Вот уж сказал, так сказал. Маленькая... А что делать, если других слов не нашлось?
- Тысячу!.. я убью тысячу воинов!.. я...
Интересно, тот троянец, чье копье жаждет вкусить моей печени, тоже кричит сейчас об этом? а, пусть его кричит.
Он же не знает, что я вернусь.
...когда она ушла - вот только стояла у перил, глядя на зеленую звезду, и уже ее нет, лишь ветер, ночь и ропот прибоя - я налил себе еще вина.
Осталось мало времени.
До рассвета всего ничего до рассвета я должен научиться возвращаться.
Я, Одиссей, сын Лаэрта-Садовника и Антиклеи, лучшей из матерей. Одиссей, внук Автолика Гермесида, по сей день щедро осыпанного хвалой и хулой, - и Аркесия-островитянина, забытого едва ли не сразу после его смерти. Одиссей, владыка Итаки, груды соленого камня на самых задворках Ионического моря. Муж заплаканной женщины, что спит сейчас в тишине за спиной; отец младенца, ворочающегося в колыбели. Любовник той, чье имя лучше не поминать всуе. Герой Одиссей. Хитрец Одиссей. Я! я...
Крыса, загнанная в угол - вот кто я. Вы все - боги и герои, тучегонители громокипящие и цари пространно-властительные, надежды и чаяния; а я - крыса в углу. Обремененная норой и крысятами, страхом и бессмысленным оскалом.
Никогда не загоняйте крысу в угол.
Не надо......
Иначе Лернейская Гидра может показаться вам милой шуткой на день рождения.
Память, моя память! - сейчас ты единственное, что мне подвластно. Все остальное отняли, дав взамен свободы предназначение. Я плыву по твоему морю вспять, о моя память, я торопливо вспениваю веслами былой простор, где есть место своим Сиренам и циклопам, Сциллам и Харибдам, дарам и утратам, островам блаженства и безднам отчаяния.
Я возвращаюсь.
...Я вернусь.
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ ВЗРОСЛЫЕ ДЕТСКИЕ ИГРЫ
Лица морщинистого черт В уме не стерли вихри жизни. Тебя приветствую, Лаэрт, В твоей задумчивой отчизне. "
И сладко мне, и больно мне Сидеть с тобой на козьей шкуре. Я верю - боги в тишине, А не в смятенье и не в буре...
Н. Гумилев
СТРОФА1 ПОДАРОК МЕРТВЕЦА
Полдень карабкался в зенит. Подступала та самая невыносимая пора, когда жизнь стремится забиться в тень, спасаясь от палящих лучей Гелиоса, а дядя Алким говорит, что про Икара, небось, все врут; если б он и вправду скреплял свои крылья воском, то никуда бы не полетел, а даже и полетел бы - так невысоко: воск бы сразу растаял, на такой-то жарище! Отделался бы Икар парой синяков. Над островом струился пряно-горьковатый аромат чабреца и дикого овса. Наверное, это они, травы, так потеют. Запахами. Небо выгорало дотла, становясь белесым, и смотреть на него было больно - даже если сильно щуриться, приставляя ко лбу ладошку. Да и толку на него смотреть, на небо-то? Разве что в надежде разглядеть спасительное облачко, которое хоть ненадолго закроет лик пышущего жаром божества? Зря вы это, уважаемые, и не надейтесь - после явления над ночным небокраем Орио
* Песнь делилась на СТРОФЫ и АНТИСТРОФЫ (отдельные повествования), чередующиеся между собой. Завершалась песнь заключением - ЭПОДОМ.
нова Пса", звезды вредоносной, не бывать днем спасительным облакам!
Лениво щипали жухлую траву привычные ко всему козы. Пастухи-козопасы забрались в шалаши, вполглаза приглядывая оттуда за своими подопечными; даже птицы смолкли - и только громкий стрекот цикад разносился кругом. Да еще ворчал в отдалении никогда не смолкающий шум прибоя, жалуясь на вечность.
Впрочем, нет - вот еще чьи-то голоса:
- ...Не по правилам! Стены не ломают! Надо идти в ворота...
- Сам иди в свои ворота! Там твои воины! Вон сколько! А я тебя обманул! Я сзади обошел; и стенку поломал... Сдавайся!
Огненно-рыжий малыш в подтверждение сказанного обрушивает еще две-три жердочки в аккуратной изгороди. Игрушечный "город", с таким старанием выстроенный его "противником", становится вовсе беззащитным.
Заходите, люди добрые, берите что хотите!
- Фигушки!.. - ворчит белобрысый "противник", сверстник рыжего. - Стенку нельзя сломать! Она каменная.
- А вот и не каменная!
- А вот и каменная! Ее ручной циклоп строил... Когда ломают, грохоту трах-бабах! Мои бы услышали. И прибежали!
- А вот и не услышали! А вот и не прибежали! Твой все у ворот окаменели! Рыжий (в придачу он еще и курчав, как аркадский барашек!) тычет пальцем в дюжину ярко раскрашенных фигурок из липы: стражу городских ворот.
- Фигушки! - не сдается белобрысый, украдкой вытирая слезу, недостойную героя-полководца. - Ты зачем мою стенку пальцем ломал? Не по правилам! Боги не воюют!
Упрек попал в самую точку. Рыжий на мгновение ему щенно потупился. Сунул в нос палец, которым не по пра
*Имеется в виду Сириус, чье появление над горизонтом приходи лось на середину лета - самый засушливый период
вилам ломал циклопические стены, словно надеясь выковырять нужный ответ, и тут же просиял:
- А это не боги! За меня - Геракл! Он, знаешь, какой? Он ого-го какой! Как гора! Ему твою стенку сломать...
Неожиданно рыжий умолкает, не окончив пламенной речи о величии Геракла. Оборачивается, исподлобья глядя снизу вверх - как если бы к нему подошел кто-то из взрослых, окликнув по имени. Глядеть снизу вверх больно: там небо. Небо и солнце. Но он все равно глядит, этот рыжий упрямец.
- Геракл за обманщиков не воюет! Он хороший, он только с чудовищами... Белобрысый тоже умолкает. С недоумением смотрит на приятеля. - Эй, ты чего? чего ты?!
- ...ты же видишь, мы играем! - пропустив мимо ушей вопрос белобрысого, заявляет рыжий куда-то в пространство; заявляет совершенно другим тоном, чем тот, каким он минутой раньше спорил с приятелем.
Так говорят с приставучими и непонятливыми взрослыми, которым, к сожалению, нельзя сказать просто: "Отстань!"
- ...дядя, я не умею. Чего? Строить не умею... этот... кентафер твой! А ты сам попроси. Ментора папу попроси, дядю Алкима. Он все знает! Ладно? - Рыжему очень хочется поскорее вернуться к прерванной игре, но отделаться от загадочного собеседника, похоже, не так-то просто.
- Одиссей! Ментор! Одиссей! Где вы?!
- Мы здесь, тетя Эвриклея! - спешит подать голос приятель рыжего. Кажется, он доволен явлением знакомой "тети": поведение друга страшит его, хотя малыш никогда и никому не признался бы в этом вслух.