- Погоди, - лоснясь от выступившего пота, как масляный блин, продолжал Адушкин, - то ли ещё будет. Ведь капиталисты, они хуже вокзальных проституток, они за деньги на всё готовы. Заплати им и они, будь-то президент США или Английская королева, тебе всё, даже самое позорное сделают. А денег-то у нас будет вагон и маленькая тележка, то есть сто тысяч вагонов и сто миллионов маленьких тележек. Все их деньги будут у нас, а за них они и петь и плясать и пятки лизать нам будут. А ещё… Ещё тёплое море у самой Москвы сделаем. С пальмами, с мартышками, чтобы не хуже чем в Сочи было. Американцы за кольцевой под море котлован выроют, а мы напустим тёплой воды туда. За деньги сделаем повсюду обогреватели, под землю тоже обогреватели вроем, и станет в Москве тепло зимой, как летом. Летом обогреватели можно отключать и так тепло, а чуть дело к заморозкам, включаем питание и лето продолжается. Не жизнь будет, а малина! Ну, чем тебе не Рай? И без всяких библий и Богов. Понимаешь, коммунизм - это когда всем хорошо, когда каждому даётся всё то, что душа пожелает.
- А, что дальше будет? - искренне поинтересовался молодой человек.
- Дальше? А на чём я остановился?
- Пойдёшь за кольцевую, а там море и пальмы с бананами.
- Да. Пальмы, бананы, хочешь, лазай, хочешь, ешь. Свистнул мартышке, она тебе оторвала тот, что поспелее, а они, мартышки, учёные будут, за деньги дрессировщиков наймём, они их научат всему. Снимет она хороший банан и тебе, нате, кушайте, дорогой товарищ. Не обманет, как в магазине. Гнильё продают и говорят: «Это специальный сорт бананов – леопардовые». Мартышка не обманет. Ты ещё не успеешь его сжевать, а тебе уже наш бывший враг, бывший агрессор, а теперь попросту холуй и шестёрка, стакан холодной водки подаёт. И по-своему «плиз» говорит, что по-русски означает «на здоровье». За деньги купим всех, научим водку остужать, заставим улыбаться. Подаёт он тебе, значит, водку, а с ней в комплекте бутерброд с осетровой зернистой икрой. Не плохо? Так-то! Ты всё это значит, «за воротник». Ага. Уже хорошо тебе, а впереди программа ещё лучше. Трутся, как кошки, специально привезённые для тебя из Парижу девчонки фигурные, без всяких там спидов и болезней. Ведь зачем, подумай, нам китайская стена нужна? Кстати, можно её и не строить, а купить у китайцев и на их же горбу к нам домой привезти. Для того, чтобы не тащили к нам спидов, наркотиков и всякой другой дряни. А девчонки, те, что на пляже, они уже согласные, тебе на них затрудняться не надо. Щёлкнул пальцем или там подмигнул со значением, и она с себя верхнюю защиту снимает. Щёлкнул ещё раз пальцем или там подмигнул другим глазом, и она с себя значит всё остальное, того, сбрасывает. Щёлкнул ты пальцем в третий раз или там зажмурился, к примеру, так, чтоб через щёлки меж глаз всё видно было, и она сама за тебя всё сделает, доставит, так сказать, тебе удовлетворение и ещё сама же спасибо скажет. Вот это и есть коммунизм. Каждому - по потребностям, то о чём так много говорил Ленин. А при капитализме что? Ничего хорошего. Пока молодой давай думай, размышляй, как тебе дальше жить. Что лучше, жить и наслаждаться или горбатится на дядю Сэма.
- Коммунизм победит, - убеждённо сказал молодой человек.
4.09.1997 г.
Аникуша
С первого дня моего рождения мама мне говорила: «Аня, кушай! Аня, кушай!». Так и прозвали Аникушей. Папа говорит, что, когда вырасту, меня все будут называть Анной. А бабушка, когда была жива, обращаясь ко мне, называла меня Нюрой.
Дома из друзей у меня только Чита, она умеет слушать. Она меня понимает. Всем остальным не до меня. Чита – это мягкая игрушка-инвалид. У нее нет ног. Говорят, что когда я была маленькой, я ей ноги повыдергивала. Дергала-дергала и повыдергала. Ноги у Читы есть. Они лежат в нижнем ящике папиного письменного стола и время от времени пришиваются, но нитки тонкие и быстро рвутся, и вдоволь походить на своих ногах у Читы не получается. Тонких ниток надолго не хватает.
Бабушка, пока не умерла, говорила, что это все пустая затея и напрасный труд - пришивание ног Чите простыми нитками и простой иглой. И нужна игла цыганская, а нитки – суровые. Так ее и не послушали. Так она и умерла, не увидев Читу твердо стоящей на своих ногах.
Да, бабушка умерла. Все старые люди должны умирать, так как молодым нужно освобождать место. Бабушка сама так говорила.
Чита моя лучшая подруга, но помощница из нее плохая. Я могу ей доверить все свои тайны. Могу ей рассказывать обо всем, и она будет молча слушать, не перебьет, не скажет, как мама: «Твоя трескотня надоела», не скажет, как папа: «Я думаю. Ты мне мешаешь», не скажет, как говорила бабушка: «Говори, деточка. Я сейчас прилягу, засну, а ты говори». Чита будет сидеть и внимательно слушать, но вот помощи от нее не дождешься.
А ведь у меня столько дел. Мне нужно столько помощников. Потому, что у нас много врагов. Первый враг – Чернильник. Он печатает только черное, плохое, и то, что с «душком», то есть что плохо пахнет. А пуще всего любит ложь.
А у папы все светлое, хорошее, и больше всего папа любит правду. То есть все то, что Чернильнику не подходит. У Чернильника мечта, чтобы над землей взошло черное солнце. Чтобы света белого никто невзвидел. А у папы совсем другие мечты, прямо противоположные. Он хочет, чтобы никто не голодал и чтобы люди в тюрьмах не сидели. Чтобы у каждого был свой дом, сад и любимая работа.
Второй враг – ювелир. Он увел маму. Он думает, что все за золото можно купить. Он ошибается. Он сделал кольцо, чтобы отнять маму. А мама у меня слабая, доверчивая, верит негодяям, но я ее люблю. Я ее верну и буду о ней заботиться.
Третий враг – Розяевы. Они хозяева квартиры. Они хотят выгнать нас с папой на улицу, так как мы «жильцы беспокойные».
Папа с врагами бороться не хочет, говорит, что это враги временные и не главные, а главные и постоянные – это вечная нищета, равнодушие окружающих, которое помогает плодиться злу, человеческая беспечность и человеческая же рассеянность. «Теряют люди жемчуг драгоценной любви. Забывают юношеские клятвы. Сбиваются с верного пути. Надо спасать людей! Пропадут люди, если их не спасти!» - так говорит папа. А бабушка перед смертью говорила, что спасется только тот, кто сделается ребенком. А как мне спасти родителей? Как сделать их детьми, если их так испортила, так запутала взрослая жизнь? Они меня не послушаются, не услышат. У них нет времени на детские глупости. Им нужно спешить, торопиться, они постоянно опаздывают. Их ждут «завистники», «предатели», «враги», «которые годами не звонят, не зовут к себе в гости», которые называются «бывшие друзья».
А еще я вижу то, чего никто не видит. Я об этом никому не говорю, так как все меня считают выдумщицей и ни одному моему слову не верят. А если и делают вид, что слушают, то только для того, чтобы меня не обидеть. Притворяются, одним словом.
Со слов мамы знаю, что заговорила я ровно в год. То есть, как только годик мне исполнился, так сразу же и заговорила. Все смеялись, глядя на меня. Я еще не твердо стояла на ногах, а говорила уже так, как это делает профессор с кафедры, то есть смело, уверенно, тщательно проговаривая все слова. Говорила чисто, правильно и не междометиями, как сверстники, и даже не отдельными словами, а целыми, законченными, осмысленными предложениями. Задавала уйму вопросов, мне на них отвечали всегда одно: «Вырастешь - узнаешь».
В тупик я ставила родителей своей любознательностью, неуемной энергией и желанием жить. Находясь в моем обществе, они комплексовали, ругались и очень скоро разошлись. Я осталась с папой, а мама ушла к ювелиру. А еще до ювелира и до папы у нее была «первая школьная» любовь. Мама любила настоящего пожарника. Он был героем, ездил по городу в красной машине с выдвижной лестницей, доставал людей из горящих домов, а больше всего он любил маму. Пожарник огня не боялся, он смело входил в огонь и говорил волшебные слова: «Огонь, огонь, не ешь меня». И огонь его не трогал. А потом он взял и сгорел. Сгорел из-за любви к своей соседке. Забыл маму, забыл волшебные слова и сгорел.
И тогда уже мама нашла себе другого. Нашла моего папу. Папа курил, пил, но имел идеалы. Сейчас папа подрастерял идеалы, но он все еще верен себе. А это, по словам папы, для писателя самое главное, если писатель хочет оставаться писателем. А мой папа писатель, и он очень хочет остаться писателем. А пока он мало пишет и много пьет. Пьет, а потом плачет и говорит, что это от стыда. И все время просит у меня прощения. Я у него спросила: «Папа, это такая игра?». Я думала, что прощения просят для того, чтобы больше не делать такого, за что тебе потом будет стыдно.