Смотрела свой альбом со старыми фотографиями и прожила с ним вместе жизнь заново. От колыбели, первой влюбленности до настоящих дней. В нем только последней фотографии не хватает, но ее вклеят уже без меня. Не догадываетесь? Да. Не хватает фотографии могильной плиты.
- Не знаю, как у вас, но у меня очень много достоинств. – Вступила в разговор «Старушка». - Я, например, знаю, как можно дешево похоронить. Спрашивайте о чем угодно - отвечу, так как хочу принести пользу, ибо помышления сердец человеческих для меня открыты. Я и внучку свою учила, говорила ей: «Когда тебя целуют, не стой соленым столбом. Одной рукой обними мужичка за шею, прижми к себе, а другой снизу, за «бубеньчики» легонько тронь, и зазвенит твой любезный, зажжется».
- А я, когда ходила со своей бабушкой в Парк культуры и отдыха, то каталась на колесе обозрения. – Заговорила «Внучка». - Его почему-то называют «чертовым». Я еще подумала, если у черта на велосипеде такие большие колеса, то какой же он сам должен быть. Я не папина и не мамина, я бабушкина. Она меня с пеленок растила, и сорок лет за мной ходила, как за инвалидом. Готовила, убиралась за мной. Насилу я от нее замуж вышла. А как вышла, бабушка сразу отдала Богу душу.
Пошла я в Храм, чтобы панихиду заказать, и удивительно хороший день выдался. Хотя погода была неважная, дождь противный моросил, люди хмурые бегали, а на душе было легко, благостно. Шла по переходу и остановилась, засмотрелась на то, как лепестки от роз заметают веником. Метут, как мусор. Продавщица цветочного магазинчика, находящегося в переходе, мела. Что-то в этом было трогательное. Продавщица бросила убираться, поинтересовалась, не нужно ли мне цветов. Потом посмотрела на меня, на гору лепестков и сказала: «Хотите, возьмите себе». Я поблагодарила и пошла своей дорогой.
Зашла в Храм, там ко мне сразу подошла девочка, дочка церковной служки, пожаловалась на то, что стержня нет в ручке, положенной для написания записочек. Скучно ей было одной в полупустом храме. Я дала ей шариковую ручку, и она тотчас принялась на чистом листке рисовать цветок. Как ни странно, тоже розу. Стол был для нее высок, ей приходилось стоять на цыпочках. Она мне на это пожаловалась. «Не беда, - постаралась я ее успокоить, - скоро вырастешь, так еще наклоняться придется». «Да. Вырасту и наклоняться придется», - сама себя утешая и уговаривая, повторяла девочка. Так в этот день я панихиду и не заказала. Развлекла меня девочка, развеяла грустные мысли.
- Беспокойное наследство досталось мне от родителей. – Перебила её «Завистница». - Кому в наследство достается дом, кому квартира, кому – капитал. А мне по наследству передалась от родителей зависть. Странное наследство. Сколько помню себя, всем всегда завидовала. Мать, и отец завидовали другим - я над ними смеялась, а сама за собой не замечая, так же завидовала. Говорят, у завидущих людей нет друзей. Наоборот. Весь мир – мои друзья. Нас абсолютное большинство, больше, чем индусов и китайцев, вместе взятых. Мы – та сила, которая двигает саму жизнь, прогресс, науку. Без нас земля бы не вращалась.
- Послушайте, - сказала «Поэтесса», - какие я стихи сочинила:
«Вот и кончился мой бабий век,
Сорок лет – одинокая баба.
Где же ты, мой родной человек,
Мой принц золотой, моя награда?
Я ждала тебя ночью и днем,
Нету веры, любви. Есть усталость.
Или так:
Выла, плакала, пела, смеялась
Вот:
Где же ты, мой родной человек?
Лишь надежда на чудо осталась.
Правда, здорово? Да? Нет? Не здорово? У меня на самом деле все есть. И семья, и дети, и дом – полная чаша. И даже принц золотой. По-моему, даже не один. Спросите: зачем мне это? Сама не знаю. Хочется пострадать. Пожалеть иной раз себя очень хочется.
- А я с семьей своей, с дочкой и мамкой, живу в одной комнате, в коммуналке. – Сказала «Распутница», засмеявшись. - По выходным, раз в неделю, привожу к себе мужика. Мать с дочкой выпроваживаю из комнаты, пока мужик моется, стелю постель. А у нас из ванной выходят два окна, на кухню и в уборную. Ванная комната получается, как бы проходной для дневного света. Вот в эти окна дочь из туалета, а мать с кухни, за мужиком и наблюдают. Подглядывают. Бывало, мужик заметит, что на него изо всех окон смотрят, и с криком убегает. Но чаще привожу таких, как бы точнее охарактеризовать, - не нервных. Таких, которым повышенное внимание к их скромной персоне нравится.
Приходят в комнату, со смехом об этом рассказывают. Я матери с дочкой ничего не говорю, не ругаю. Во-первых, бессмысленно, во-вторых, должны же они получить хоть какую-нибудь компенсацию за неудобства, связанные с изгнанием из собственной комнаты. Бывает, неделю другую никого не приводишь, они уже скучают. Интересы то у них какие? Мать уже старенькая, ей все время спать хочется, дочь на улице пропадает и днем и ночью, неизвестно, чем занимается.
Так и живём, песни поем, надеемся на лучшее, ждем хороших новостей.
2008 г.
Болгарочка
Ваня Иванова, черноглазый бесенок из Варны. Сама была, как мальчишка и научила меня играть в игру под названием «Сорванец». Это игра в кости. Играют две белые и одна черная, после броска из суммы белых костей вычитается число, выпавшее в черной кости. Мне кажется, она сама придумала эту игру. Большая была выдумщица. С ней было забавно.
Когда в первый раз я ее раздевал, она на нервной почве говорила мне такие слова: «Срамная баба кричала мне вслед, задирала свои юбки и звала меня в канаву». Уверяла, что сие творчество принадлежит перу русского поэта Александра Блока.
Солнечные зайчики наполняли ее маленькую комнату беспокойным светом. Нам было хорошо вдвоем.
А еще у нее все было расшито бисером - и кошелек, и сумочка, и даже нижнее белье. Научила меня древнему искусству счета на пальцах. Это не то, чтоб досчитать до десяти. На пальцах я теперь умею и девять тысяч показать. Другое дело, что вы не поймете, да и мне в быту ни к чему такая мудрость. Это тоже была игра. Одна из многочисленных любовных игр, которыми она владела.
Была она большой любительницей всего индийского. Песен, танцев. Иной раз сама надевала и носила сари. Готовила пряные индийские кушанья. Неугомонная была. Сразу, как только познакомились, дала мне задание подыскать ей квартиру с высокими потолками в центре города.
По профессии Ваня была танцовщицей. Чтобы не поправляться, вместо сахара в чай все какие-то таблетки бросала.
Танцевала для меня в неглиже умирающего лебедя. Понял я в ту ночь бессмертную музыку Чайковского. Понял и полюбил. А, с Ваней Ивановой из города Варны, так и неподыскавшей себе квартиры в центре Москвы, вскоре расстался. Уехала, Ваня домой.
2000 г.
Болтушка
Ксения Бусько была умная, богатая, красивая, но при всем притом, глубоко несчастная в личной жизни женщина. Какое-то время мы вместе работали и даже жили. Жили так, как живут соседи в коммунальной квартире – была общая кухня.
По утрам Ксюша была сама собой, естественной, томной, приятно было смотреть на нее, не защищённую косметикой и нарядами. И потом, по утрам она была молчалива. Молча, сварит кофе, сделает бутерброд и уйдет. А по вечерам, словно бес в нее вселялся, болтала, не умолкая. Принималась рассказывать о своих женихах.
То, это преследующий ее везде и всюду моторист со спецкатера премьер-министра, где она была в качестве приглашенной переводчицы и познакомилась с ним. Будто этот моторист ей звонит, поджидает на улице, а она уже, что только не перепробовала, чтобы он от нее отстал. Говорила, что замужем, что дети есть - не помогло. Просила брата позвонить мотористу, тот звонил, разговаривал с ним, все напрасно. Она уже и с психологом своим о мотористе беседовала.
Слушал я Ксюшу, а про себя думал: «Либо все это выдумка, либо ты сама сумасшедшая. Ведь к здоровым людям психи не пристают. Психи ищут таких же ненормальных».