Вы понимаете, М. Разуваева, чему учит христианство? Вчитайтесь, вдумайтесь в эти зловещие фразы. Или уж вы, М. Разуваева, так прочно прониклись идеями христианства, что, отдавая богу душу, возненавидели весь мир и даже детей, которых учили?
…Вы запутались настолько, что, только что сказав о полном неприятии нашего человеческого мира и его людей, тут же лицемерно говорите о «любви к ближнему», возведенной в форму долга.
Я хочу рассказать вам об одном случае. Это было в буржуазной Эстонии. Домовладелица христианка, отсылавшая десятую долю доходов своего многоквартирного дома африканской миссии для, просвещения «дикарей» «светом истины» (разумеется, христианской), выставила на улицу в ноябре, на снег, дождь и ветер, за неплатеж семью безработного, состоящую из четырех детей, больной жены и умирающей матери… Когда газетный корреспондент спросил ее: — А как же с христианской любовью к людям? — домовладелица спокойно ответила:
— Любовь мою посылаю в Африку, а это для меня не люди, а квартиранты. На что я слово божие поддерживать стану, если мне за квартиры платить не будут? Да они и в церковь-то редко ходят. Лютеране.
Вы утверждаете, что без веры нельзя жить. С этим не согласиться нельзя. Однако же вы считаете, что есть только одна вера — религиозная, с ее загробным идеалом спокойствия и правосудия, вера непротивления злу насилием и т. д. В этом вы глубоко ошибаетесь.
У нас есть вера наша, советская, вера в строительство коммунистического общества, вера в прогресс, в хорошее в человеке.
Директор одного из ремесленных училищ Челябинской области М. Туренский пишет: «Нельзя оправдать заблуждения Разуваевой только смертью мужа, жизненными трудностями, возникшими на ее пути. Жизнь — борьба, борьба за счастье людей и, следовательно, за свое счастье. А разве было легче Асхату Зиганшину, Филиппу Поплавскому, Анатолию Крючковскому и Ивану Федотову в борьбе со стихией за жизнь? Не вера в бога спасла жизнь этим солдатам. («Вот уж правильно!» — подумала Мария Ильинична). И куда правдоподобней прозвучал ответ одного из них на вопрос американского журналиста:
— Что вам помогло так долго бороться с океаном?
Солдат ответил просто:
— Наша дружба. Так мы воспитаны.
Да, такими их воспитала наша жизнь, наша советская действительность. Но ни в коем случае не церковь! Не религиозная нравственность, а коммунистическая нравственность дала этим героям товарищескую спайку, чувство веры в себя и в товарища».
«Выбирайтесь из «джунглей» религии», — обращался к ней, Марии Ильиничне Разуваевой, Осаков.
— Дорогой профессор, — прошептала про себя Мария Ильинична, — если бы вы только знали всю правду!.. Выбраться отсюда надо, но как?
«Куда же вы собираетесь идти, М. Разуваева? — читала она дальше. — Неужели сознание ваше так задурманено религиозным чадом, что вы не можете почувствовать правду окружающей вас жизни, увидеть прелесть ее, радость, счастье? Прогоните прочь этот дурной сон.
Посмотрите кругом, жизнь-то как хороша! Улыбнитесь. Станьте рядом с нами. Пойдемте вместе…»
«Ах, как бы хорошо!» — мечтательно подумала Мария Ильинична, но в это время заворочался в кресле Проханов и, вздрогнув, Мария Ильинична уткнулась в газету.
«Неужто он и сейчас что-нибудь придумает? — подумала Мария Ильинична, стараясь не поднимать головы,
чтобы не привлекать к себе внимания Проханова. — Ведь разбит по всем статьям. Ничего не осталось. Да и что может остаться? Он, кажется, даже сам не верит тому, что пишет… Боже мой! Неужели он и сам не верит?»
Подозрение об этом мелькнуло у нее, когда она переписывала второе письмо в редакцию. Ее тогда смутили слова: «А что мне за дело до того, что в Евангелии и Библии есть противоречия?! До того, что и фигура Христа мифична? Я нашла для себя лекарства, и мне ничего больше не нужно».
Выходит, отцу Василию и крыть-то нечем. Он даже признает, что фигура Христа мифична. А если мифична, стало быть, никогда, абсолютно никогда Христа не было, бога-отца не было, никакого бога-духа не было… Ничего вообще не было…
Рано утром Проханов выехал в епархию. Оттуда он возвратился через два дня. На него было жалко смотреть. Был он понурый, расстроенный, постаревший.
— Да, Марьюшка… Все прахом идет… Все прахом, — тихо повторил он и затравленно оглянулся, будто отовсюду ждал нападения врагов своих.
А потом закрылся в библиотеке и не выходил оттуда часов шесть подряд. Оказывается, писал ответ ненавистному ему Осакову. А вечером снова диктовал ей этот ответ.