Часть вторая
ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ
Глава 1
«Его преосвященство»
Поздней осенью 1941 года, вскоре после того, как оккупанты вступили в Петровск, по грейдерной дороге; прихваченной крепким морозом, катила немецкая грузовая машина. Рядом с шофером сидел осанистый седобородый человек в черном романовском полушубке. Сидел он, насупившись и с напряжением вглядываясь вперед, но в быстро сгущавшихся сумерках трудно было что-нибудь разобрать.
Когда машину встряхнуло, человек выругался и прикрикнул на водителя:
— Рсторожно, ты, орясина безмозглая.
— Что есть орьясина? — мирным тоном задал вопрос шофер.
— Это значит дубина. Ду ист дубина.
— Дубина?
— Дубина есть дубина… — седобородый рассмеялся, чем вызвал недоумение водителя.
Немец пожал плечами: он ферштанд нихтс. Однако в тоне этого седобородого русского чувствовалось что-то обидное. В другой раз он бы показал этой русской свинье, что есть немецкий зольдат, но нельзя, он вынужден молчать. Приказ отвезти этого человека из областного центра в Петровск шофер получил лично от оберштурмбанфюрера. А с ними лучше не связываться. Его предупредили: за жизнь седобородого он отвечает головой. Кто его знает, что за птица такая?
Шофер покосился на соседа и вздохнул. Оберштурмбанфюрер! О-о, майн гот. Подальше от них.
В город добрались ночью. Машина подкатила прямо к районной управе.
Прибывшего встречал лично бургомистр Чаповский. За ним по делам следовал начальник районной полиции Корольков. Полный, крупный, розовый, с выпуклыми рачьими глазами. Они вышли Из управы под охраной пятерых полицейских. Здесь же были и двое немецких солдат, но держались они обособленно.
Чаповский снял шапку и низко поклонился приезжему.
— Глубоко тронуты вашим патриотическим поступком, господин Проханов. Ваше добровольное желание служить родине и нашим доблестным освободителям будет по достоинству оценено потомками. Позвольте вас обнять, почтеннейший отец Василий.
Бургомистр обнял Проханова, три раза приложился к его щекам, а потом смиренно склонил голову для благословения. Проханов осенил его широким крестом, растрогался и смахнул с ресниц набежавшую слезу. Как в старину, в добрую старину.
— Позвольте, ваше преосвященство, представить господина Королькова. Это, так сказать, наш страж, наше с вами оружие. Прошу любить и жаловать. За вашу безопасность, по приказу свыше, — Чаповский выразительно поднял указательный палец, — можем ручаться. Живите во славу господа бога нашего, во славу святого оружия. Служите верой и правдой, и бог нам воздаст сторицей.
— Аминь, — вполголоса произнес Проханов и с досадой покосился на словоохотливого бургомистра. Приезжего что-то явно беспокоило.
— Благословите и меня, святой отец, — подал смиренный голос и полицейский начальник Корольков, пряча ухмылку где-то в углах широкого, жадного рта.
Он подошел к приезжему, наклонился и поцеловал ему руку.
Проханов вздрогнул от неожиданности, но так же, как Чаповского, благословил широким крестом и Королькова.
— Извините, святой отец, — продолжал Чаповский, — ждали вас к вечеру. Собрались гости, самые достойнейшие, но, как я полагал, непредвиденные обстоятельства вас несколько задержали…
Проханов Нахмурился, однако ответил любезно:
— Да, господин бургомистр. Задержал меня прием у господина советника. Из Берлина прибыл высокий гость священного сана.
Лицо Чаповского вытянулось. Исчезла и нагловатая ухмылка Королькова. Он заметно подобрался и будто чуть ниже стал.
— Понимаю, понимаю, святой отец, — заторопился Чаповский. — Изволите подняться к нам или, ежели устали с дороги, может быть, прямо в отведенные вам хоромы? Полагаю, что официальный прием мы перенесем на завтра. Не возражаете, ваше преосвященство?
Проханов улыбнулся, но сказал строгим голосом:
— Я не имею чести быть удостоенным сана епископа. Я простой православный священник.
Чаповский и Корольков переглянулись.
— Кашу маслом не испортишь, ваше преосвященство, — заметил Корольков с заметным оттенком подобострастия. — Сегодня вы простой священник, завтра — епископ, послезавтра патриарх. Все во власти господа бога.
— И нашего несравненного фюрера, — выразительно добавил Чаповский.
Двое немецких солдат, услышав слово «фюрер», вытянулись и зычно крикнули: