— Почему?
— Таланта нет, наверное.
— А может быть, еще есть причина?
— И это может быть, — неопределенно ответил Обрывков.
Проханов неожиданно для себя растрогался. Он взял гостя за руки и с мягкой настойчивостью увлек за собой в другую комнату, где уже заранее был накрыт стол. И стол готовился с умыслом — знал кого встретит.
— Сын мой! Мы потом поговорим. А сейчас прошу меня удостоить чести. Не знаю, как звать-величать дорогого гостя? _
Обрывков смутился, но старался скрыть это свое чувство.
— Костей зовут… Константином Васильевичем… А этого не нужно, — Обрывков кивнул головой на стол. — Я на работе нахожусь. Вы должны понять меня.
— Нет уж, почтеннейший Константин Васильевич. Как хотите, не отпущу вас.
Препирались они долго, но Обрывкову пришлось сдаться.
Захмелел Обрывков быстро. Языки развязались. Через час Проханов уже знал всю историю жизни ценителя искусства иконописи.
— Но откуда эта любовь? У вас матушка набожная?
— Матушка, действительно, набожная. Только дело не в ней. Тут вообще… — Обрывков задумался, но долго не мог подобрать нужных ему слов. — Родился я в деревне, книг у нас совсем почти не было, только божественные. Я их все перечитал подряд. Любил я читать.
— А что вас, сын мой, привлекло в божественных книгах?
Обрывков оживился.
— Какая фантазия! Какой увлекательный сюжет! Эти легенды…
— Но почему легенды? — Проханов вскочил. — Вы говорите. — легенды. Кто говорит так, тот не верит в существование Иисуса Христа.
— Почему не верит! Мне лично хочется верить. Вполне возможно, что Христос существовал.
— Тогда я не понял вас, сын мой.
У Кости насмешливо блеснули глаза.
— Должен вам сказать: если я говорю, что, может быть, Христос действительно существовал, то на этот счет я-то уж совсем по-иному думаю, чем вы. Допускаю: может, и жил когда-то человек по имени Христос. Честный, справедливый, добрый… Он мог заступаться за бедных. Но тогда была эпоха рабства, страшная пора. Его могли преследовать и казнить. А потом кому-то было выгодно распространить слух, что Христос воскрес.
Проханов внимательно слушал, и было видно, что он совершенно согласен с молодым своим собеседником. Но сказал он другое:
— Богохульны слова ваши… Богохульны.
— Ничего другого я и не думал от вас услышать, Василий Григорьевич. Только думайте обо мне что хотите, а я тверд в своем убеждении… Вокруг имени Христа с годами все больше поднимался шум. И те же рабовладельцы начали использовать легенды в свою пользу. Начали писать книги, придумывать, добавлять, фантазировать… За две тысячи лет чего не сделает человеческая фантазия. Легенду подхватили и понесли из века в век, прибавляя, развивая, возвышая.
— Побойся бога, сын мой. Не кощунствуй.
Но Обрывков, кажется, не обратил внимания на слова хозяина дома и продолжал свое.
— Правда, атеистическая литература даже и того не допускает. Она твердо считает: существование Христа — миф. И доказывает эти свои выводы. И тут очень крупные силы выступали. Я много прочел по этой части. Бруно Бауэр, потом Робертсон, Смит, Древе, Кушу, Немоевский… Они все по косточкам разобрали в евангельском рассказе и доказали, что никакого Христа в реальной жизни не существовало. — Обрывков помолчал, и вдруг тень улыбки, осветила его лицо. — Но самое интересное — что все эти люди не были атеистами и даже не светские люди, а богословы…
Проханов с любопытством взглянул на Обрывкова, лицо которого оживилось и лаже порозовело. Все то, о чем он говорил, Проханов давным-давно знал, пережил, переболел этим, смирился и давно нашел свою линию в этой мутной жизни, которой он жил. Но было чертовски интересно увидеть человека, в котором он видел себя в молодости.
— Да-да, Василий Григорьевич. — Именно богословы. Они добросовестно стремились спасти из христианства, из учения о Христе хоть что-нибудь. Но концы с концами никак не удавалось свести. А теперь вообще теологи и богословы увиливают от прямого ответа и говорят: зачем, мол, буквально понимать все. Надо расценивать христианское учение как символику. А другие не допускают вообще никакой критики и говорят: надо просто верить, не рассуждая. В общем, запутались и тявкают ваши братья, как трусливые собачонки…
— Ну, сын мой, вы нас скоро в волчью стаю превратите.
Обрывков первый раз за все время очень внимательно посмотрел в глаза Проханову и улыбнулся чистой, подкупающей улыбкой. От этой улыбки Проханову стало не по себе. Что-то дрогнуло в его груди и заныло.