— Василий Григорьевич, не надо так. Вы-то, я думаю, знающий человек и хорошо понимаете, как все это создавалось, как шло и катилось и к чему все это наконец привело.
— К чему же, сын мой? — снова не удержался он от любопытства. Сильный спорщик, ничего не скажешь, но все-таки интересно узнать до конца, что он думает о мире, в котором жил Проханов.
Обрывков развел руками.
— Сами видите. К вырождению, к обнищанию вашей, извините меня, поповской фантазии. Вы сейчас зады повторяете, поэтому вам все меньше и меньше верят. Каждый год из вашей армии уходят десятки и сотни тысяч людей. Вы не живете, а доживаете свой век.
Проханов, по мере того как говорил этот человек, убеждался, как он ошибся в Обрывкове; нет, он не прост и не простоват, каким казался с первого взгляда. Этот молодой человек сложнее, куда сложнее, чем он думал. Водка развязала ему язык, и только.
— Ах, сын мой, сын мой! — Проханов поднялся и стал шагать По комнате. Ковер смягчал шаги, поэтому казалось, что священник крадется. — Что же вы нас обвиняете? Попы, как вы изволите выражаться, в такие поставлены условия сейчас…
— Я совсем не об этом.
— А я именно об этом, сын мой. Именно об этом. Нам невозможно развернуться. Мы связаны по рукам и нотам.
Обрывков рассмеялся своим странным захлебывающимся смехом.
— Вы думаете, Василий Григорьевич, я не знаю условий? Напрасно. Тридцать пять лет, как вам прижали хвост… Вы уж извините… А что значат эти годы по сравнению с двумя тысячами? Я говорю о трехстах годах, понимаете? За эти последние триста лет вы бубните одно и то же.
— Но догмы есть догмы.
— Вот видите! — обрадовался Обрывков. — Эти ваши догмы и подводят вас. Сказано так — стало быть, так. Не смей хотеть свое суждение иметь.
— Я вижу, сын мой, в бога вы не веруете, — с огорчением сказал Проханов, усаживаясь на место.
Он взял бутылку с водкой и стал разливать ее по стаканам.
— А вы, стало быть, решили, что верю?
— Должны верить, сын мой. Должны, — твердо сказал Проханов. — Кто постиг тайны искусства иконописи, не может не верить.
Теперь уж удивился Обрывков.
— Почему вы так считаете? — он пожал плечами и с любопытством уставился на Проханова.
— Потому что надо верить в собою изображаемое. Без веры, сын мой, ералаш получается. Человек без веры кривобоким становится.
На Обрывкова последняя фраза произвела заметное впечатление. Он хоть и промолчал, но Проханов почувствовал, что угодил в цель.
— Давай, сын мой, выпьем за полное понимание друг друга.
— За понимание? — Обрывков поднял стакан и посмотрел сквозь него на свет, прищурив левый глаз. — Можно и за понимание. Только никто меня не захотел еще понять.
Проханов хотел сказать: уж он-то поймет непременно, но сдержался. Все еще впереди!
Он выпил одним духом, вызвав удивление у гостя. Обрывков сделал только два глотка, поморщился с отвращением и поставил стакан обратно. Проханов хотел настоять, но опять, в который уже раз, сдержал себя. Перед ним его цель, его надежда, и нельзя действовать так уж сразу. Всему свое время. Потом наверстает.
Проханов никогда и ничего так не хотел, как приблизить этого человека к себе. Приблизить, а там видно будет…
Он почему-то считал, что если ему удастся задуманное — значит, он не зря прожил свою долгую жизнь.
Постепенно созрел план, как нужно действовать. Прежде всего надо настоять, чтобы Обрывков возобновил свою работу как художник.
Расчет был прост. Обрывков — человек увлекающийся, работа в райфо станет его раздражать, мешать, и он должен выбрать что-либо из двух. И уж, конечно, выбор падет не на райфо. Но этому человеку надо на что-то жить. Он, отец Василий, приобретет за хорошую цену одну из картин Обрывкова. Это даст ему возможность на которое время существовать безбедно и кормить больную мать, кстати сказать, человека набожного и души не чаявшего в своем единственном сыне.
Когда кончатся средства, Обрывков сам придет, у него не будет выхода. Уж он-то, Проханов, знает этих одержимых: они на все готовы, лишь бы добиться своего. Вот тогда-то и начнется настоящий разговор…
Проханов предугадал события с поразительной точностью. Случилось именно так, как он задумал. Обрывков довольно легко согласился покинуть работу и взяться за кисть. Проханов действительно приобрел, и не без выгоды, по его мнению, отличную картину с библейским сюжетом, которую повесил на самом видном и светлом месте в гостиной.
Сумма была довольно приличная, на полгода, по расчетам Проханова, Обрывкову с матерью вполне хватит.