Открыв дверцу машины, Джанет помедлила и сказала:
– Лео хотел, чтобы вы осознали последствия своего поступка. Он хотел, чтобы вы понесли за него ответственность. Запомни. – Она села за руль и захлопнула дверцу. Заводя двигатель, она сказала спокойно и твердо: – Ваша… межрасовая вечеринка ничего вам не стоила. Заплатили за нее мы.
Серый седан с серой женщиной внутри уехал.
Шерри подумала: «Может, в этом что-то есть. Интересно. Эти евреи так нервно относятся к расовым вопросам. Может, Рансибл воспринял замечание, направленное в сторону негров, как личное оскорбление. Это очень похоже на него. Насколько хорошо мы вообще знаем Рансибла? Мы видим, как он проезжает мимо; слышим о сделках, которые он провернул; видим его вывески и его контору. Когда мы покупаем недвижимость, нам приходится действовать через него, и когда продаем – тоже. Он холеный и даже симпатичный. И он, конечно, затаил обиду. Он враждует с половиной людей в городе – или враждовал раньше. Просто он вспыхивает почти по любому поводу, выходит из себя. И он участвует во всех общественных делах, школьных собраниях, обсуждениях дорог и права проезда».
Он, наверное, действительно такой донкихот, подумала она. Если он это сделал, если он послал клиента к черту всего лишь потому, что тому не понравился негр в городке. Кто бы мог подумать такое о Лео Рансибле?
Вчера вечером все казалось совсем простым и даже банальным. Ее муж приехал домой вместе с негром-механиком, которого он знал много лет, любил и уважал. А в городе жили исключительно белые. «Лилейно-белое» сообщество. Она сама первым делом подумала о том, что скажут соседи. А сам Чарли шутил за ужином о падении цен на недвижимость.
И конечно же, местный агент по недвижимости позвонил им в тот же вечер, он был очень расстроен и сердит, накричал на них. Уолт, стоя в холле с телефоном в руке, сказал совершенно правильную вещь; он велел агенту по недвижимости пойти заниматься своей мелкой торговлей, сказал, что человек имеет право пригласить к ужину кого угодно, будь то негр, еврей или марсианин. Упоминал ли Уолтер евреев? Она уже точно не помнила. В общем, произошел конфликт гуманистических ценностей и капиталистического цинизма, причем Лео Рансибл, имевший репутацию человека, замешанного в темных делишках, представлял вторую сторону.
Но теперь… она представила, как Рансибл выгоняет друга из дома, произносит гневную речь, а затем, как только гость уходит, идет к телефону, звонит ей и Уолту и занимает прямо противоположную позицию. Они сумасшедшие, сказала она себе.
Они оба, Лео и Джанет, просто идиоты. Настоящие безумцы. И они действительно злы на нас. «Если это дорого им обошлось – или они так думают, – они не сразу это переживут. Я знаю, если бы я была на их месте, я бы долго лелеяла обиду из-за большой суммы денег».
Если бы он вел себя рационально, подумала она, он бы не винил нас; он понимал бы, что сам несет ответственность. Это мы с Уолтом заставили его высказать свое мнение клиенту? Разве мы? Но, думала она, люди не рациональны – они эмоциональны. В любом случае, решила она, они ничего не могут нам сделать, кроме как не подать руку для рукопожатия или не предложить подвезти в сырую погоду. Рансибл не имеет большого веса в этом обществе. В социальном плане он изгой. Честно говоря, пренебрегая нами, они потеряют больше, чем мы.
Какой смех, решила она. Рансиблы пренебрегают нами!
5
Уолт Домброзио увидел впереди красную неоновую вывеску. Придорожный бар на окраине Стинсон-Бич. «Смогу ли я доехать нормально? – спросил он сам себя. – Если выпью пару рюмок? Мне правда хреново».
Он съехал с дороги на гравийную обочину, остановился, выключил фары и заглушил двигатель. Выйдя из машины, он сунул руки в карманы и двинулся к бару.
Старая история, думал он, открывая дверь. Проблемы с женой. Бармен наверняка слышал эту историю уже миллион раз. Эти красные знаки вдоль шоссе, приглашающие мужчину остановиться на минутку, чтобы припасть к живительному источнику и забыть про все проблемы. Бармен – мускулистый волосатый мужик с сигарой в зубах – был, казалось, увлечен своей газетой. Он сидел сгорбившись, курил и читал, не обращая внимания на трех-четырех клиентов.
Ему все равно, подумал Домброзио. Он не станет меня слушать, он занят. Евреи, подумал он. Я мог бы пожаловаться на евреев. Обычный разговор в баре. Выбить почву у меня из-под ног и одновременно бить себя в грудь и рыдать от того, как плохо относятся к его собратьям. А у кого спросить, правильно ли я поступил, дав ему отповедь?