Между тем Шаман и Шумахер как-то встретились в отстойнике СИЗО перед поездкой на ознакомление с протоколом судебного заседания. Они в очередной раз повозмущались тем, что были осуждены даже без допроса Александрова, и тем, что судьба пропавшей куртки (кожаной, одна штука) так и не была установлена.
Вдруг к ним подсел парнишка (отстойник - это вообще место встреч, порой неожиданных), рожа которого показалась Шумахеру знакомой. "Ты чьих, холоп, будешь?" - поинтересовался он.
- Так я ж это, чуть не подельник ваш! - обрадовал он корешей по несчастью. Те шарахнулись от него, как от гражданина с венком на шее.
Слово за слово, хреном по столу, выяснилось, что Ванька, так звали парнишку, в ту ночь промышлял на вокзале, подыскивая подельника, чтобы взять пустующую хату. В подвале, где он временно проживал, была розетка, и он очень хотел воткнуть в нее вилку своего телевизора. Вот за "своим" телевизором он и намылился в чужую хату. Когда они с напарником (нашел по дороге) подгребли ластами к компании Шамана-Шумахера и человека с венком на шее, те были уже сильно вдатые.
Далее Ванька рассказал, что за какой-то там по счету бутылкой бегал его напарник; что драку начал мужик с венком; что мужик этот сам предложил Шумахеру поменяться туфлями, а Шаману подарил свой ремень; что куртки на них всех были почти одинаковые и, когда Ванька с корешем ушли на дело, куртки еще были. Вот и все в части, касающейся совместного распития спиртного. А дальше пошел рассказ о краже телевизора. Дверь они вскрыли громче, чем ожидалось. У соседки-старушки слух оказался острее, чем предполагалось. Бабулька сразу же звякнула ментам. Те пришелестели на место кражи быстрее, чем обычно. Любителям ТВ пришлось прыгать в окно, благо, второй этаж был. Напарник Ванькин приземлился удачно. Ваньке тоже повезло... бы. Жадность фраера сгубила: он прыгал с телевизором. Телевизор уцелел, а Ванька подвернул ногу. Боль адская, бежать невозможно. Корешок смылся, а Ваньку повязали. Позже выяснилось, что телевизор, который он спас чуть ли не ценой своей жизни, был сломан. Но все равно - кража со взломом, рецидив и впереди приличный срок.
Так друзья узнали, что гражданина-экономиста они не били и не грабили. Но кому об этом сказать? Купчихинская свое черное дело сделала. Летеха из ЛОВД - тоже. Сослаться на Ванькины россказни нельзя: во-первых, ему не поверят; скажут, в СИЗО сговорились. Во-вторых, самому Ваньке еще одну бирку повесят. И пойдет он, обвешанный ими, как елка игрушками, на зону особого режима, и будут у него по этапу спрашивать, где ж он столько насобирал их.
Короче, хрень полная, куда ни кинь. А эту суку-экономиста задавили бы в четыре руки, попадись он им на глаза. И венок, глядишь, сгодился бы. По назначению, так сказать.
В следующий раз, возвращаясь из губернского суда после лицезрения толстожопой Бизякиной, которая тоже "не заметила" ни пьяных противоречий в допросах на предварительном следствии, ни отсутствия в суде Александрова, ни справок об оценке неизвестно куда подевавшейся куртки, - после всего этого друзья-горемыки узрели такие "кадры", что охренели почти буквально.
Из отдельной камеры автозака - металлического "стакана" - конвойные достали закованного в наручники... лейтенанта Бесталанцева. Шаман толкнул Шумахера со словами: "Если щас оттуда достанут Купчихинскую, у меня, бля, гуси с контрольки сорвутся".
Купчихинскую не достали. Но Бесталанцев им действительно не померещился. Как выяснилось позже, фраерок возле Верки в "Гудке" не зря ошивался. И был тот фраерок сотрудником УСБ - управления собственной безопасности УВД губернии. Нашлась падла, которая стукнула на летеху. В очередной раз, а было это перед Новым годом, когда он уже спихнул последнее (как оказалось - в своей жизни) дело на утверждение прокурору, его взяли с мечеными купюрами. Подвалил бычок, дескать, помоги с билетами на столичный паровоз, срочно надо, вот премия. В баксах. Не бог весть сколько, но к новогоднему столу пригодилось бы. Ну а дальше, как в кино: сидеть, руки на стол, купюры - туда ж. Новый год встречал в карантинной камере СИЗО. Хлеб с кипятком и затуманенный образ Верочки на заиндевелых прутьях решетки. "Таганка-а-а-а! Все-е-е но-о-чи, полные огня-а-а!.." Эх, бляха-муха! То-то сержант Приходько лыбился, когда бычок к нему в кабинет входил.
Когда мне братва за Бесталанцева рамсы' раскинула (а мусора хоть и редко, но заезжают на СИЗО), я понял, что сейчас выдам на гора гениальную фразу: "Я знал одного честного следователя, и того за взятку посадили". Правда, тут же вспомнил, что подобное уже где-то читал. Ну, так и есть. У Джерома К. Джерома: "Я знал только одну девушку, которая умела плавать, да и та утонула". А еще у Чехова в "Палате № 6": " Я нашел во всем городе одного только умного человека, да и тот сумасшедший".
Итак, после бизякинского определения пацаны рисанули мне. Оставалось одно - писать надзорку, то бишь ходатайство о принесении протеста в порядке надзора. Что я и сделал. Теперь - ждем-с.
Конечно, я угорал от души, читая произведение Бесталанцева. Нет, если председатель губернского суда принесет протест (в чем я сильно сомневаюсь), то сержанту Приходько придется ехать в колхоз "Тавричанка" и искать экономиста Александрова И.П. Не дай бог он его найдет. От имени павшего на боевом посту (от получения взятки) лейтенанта Бесталанцева Приходько наверняка вобьет гвоздь-стопятидесятку в гроб Ивана Петровича и с превеликим наслаждением положит на свежую могилку новый, с искусственными, вечнозелеными, под елочку, листками аккуратный венок с надписью "Дорогому и любимому от всех идиотов-участников кретинского уголовного дела".
Если этого не сделает Приходько, то когда-нибудь это сделают другие. И я знаю - кто.