— Так же, как русские люди, которые погибали на присоединении Туркестана, Кавказа, Польши, вообще в имперских войнах — внутренних или внешних. Это ведь такая фигня, которая возникает именно в перестроечную пору — черт знает за что… А за что вообще можно погибнуть? Вот сейчас русские люди в Чечне за что гибнут? Это все бодяга. Русские или нерусские люди на войнах гибнут. А за что гибли, скажем, американские советники, которые приходили туда? А за что гибнут сейчас американцы в Ираке? Это национальные интересы страны, понимаемые адекватно той обстановке — социальной, геополитической, идеологической. Тем более, если бы я их посылал, а сам оставался здесь, в московских барах… Я всегда лежал рядом с ними, так же, как они, мог с ними погибнуть… Так что все это про то, что я мальчиков посылал, это такая омерзительная демагогия, что мы столько положили людей во Второй мировой, оказывается, не так надо было воевать. Что, царь положил меньше людей? Как еще нужно было добывать победу? Каким способом? Какая-то другая тактика, что не нужно было штрафников, штрафбатов, реально, каким образом? Ну нет, это Сталин виноват в развязывании войны. Не было бы Сталина, не было бы Гитлера и т. д. Вечная дешевка. Но когда они сами становятся хозяевами Кремля, они этих мальчиков посылают на бой с той же легкостью, с какой посылал Брежнев. Так же Ельцин посылал в бой необученное нищее дырявое войско. Так что у меня, наверно, не было моральных сомнений — в этом смысле, я был черствый жестокий человек.
В Никарагуа происходит единственный, кажется, во всем прохановском творчестве гэг: фотограф Горлов, герой названного по строчке Заболоцкого романа «И вот приходит ветер…» (он же — «Бой на Рио-Коко»), поскользнувшись, шлепается в яму-ловушку для «контрас», скрытую деревянным макетом ракетной установки «Град»: «— Вы целы, Виктор? — Я первый, кто попался на вашу хитрость… Никогда не думал, что система „Град“ обладает такой разрушительной силой. <…> Эти волчьи ямы — гениальное изобретение вашего Генштаба, — пробовал шутить Горлов. — Каждый вечер нужно их обходить и вытаскивать застрявших морских пехотинцев. В конце концов, у американцев иссякнут людские ресурсы».
В Никарагуа было как везде: только что, в конце 70-х, одновременно с Афганистаном, здесь произошла революция. Только на этот раз — у южного подбрюшья США. Разумеется, к ней тотчас же проявили интерес американцы (устроившие экономическую блокаду) и СССР (помогающий коллегам оружием и советниками). Просоветской силой здесь были сандинисты, которые воевали против финансируемой американцами оппозиции — «контрас», которые базировались в соседних Гондурасе и Сальвадоре.
Этот самый Рио-Коко находится в Сальвадоре. Там действует Фронт национального освобождения имени Фарабундо Марти. И поскольку (эта причинно-следственная связь — версия Проханова) никарагуанская революция молода и в ней много энергии, то никарагуанцы лезут помогать Сальвадору, передают туда оружие, которое идет по советским поставкам в Никарагуа. Если американцы докажут, что мы снабжаем оружием один из их плацдармов в регионе, они введут в Никарагуа войска, и тогда СССР придется перебрасывать сюда полк ВДВ с Кубы, чтобы вступить в прямое столкновение, читай — Третью мировую. В свою очередь, никарагуанцев подначивали кубинцы, как Вьетнам Кампучию. СССР пытался сдерживать кубинскую экспансию, требовавшую все больше ресурсов.
Проханов был в Никарагуа трижды и вспоминает эту страну так, как обычные люди перебирают в памяти удачные поездки на Коста-дель-Соль.
Он увидел здесь настоящую молодую революцию — романтическую, такую, как на Кубе, но Кубу он не застал, «там уже все окуклилось». Он утверждает, что лица никарагуанцев были наполнены странным свечением: «Такое свечение бывает у влюбленных людей, а также у молодых матерей, когда они подносят к груди младенцев. Это свечение фиксирует фотопленка, и оно присутствует на русских фотографиях 20-х годов, изображавших солдат и рабочих, студентов рабфака. Природа этого света остается невыясненной, но, возможно, он связан с особым состоянием души, окрыленной Революцией».
Он не только гуляет по Манагуа, но отправляется в поход по болотам на территорию Гондураса, чтобы передать оружие в Сальвадор, к огромному вулкану — все это нелегально, пользуясь поддержкой местных полевых командиров, «команданте». Наблюдал картины морских столкновений никарагуанской береговой охраны с гондурасскими боевиками в заливе Фонсека. Там он участвовал в пресловутом бою на Рио-Коко — на атлантическом побережье, в болотах у индейцев-мискито, столкновении с контрас и гондурасцами.
Именно в Никарагуа — «Атлантик-кост, атлантическое побережье, то место, где живут уже не испанцы, а индейцы, их называют мискитос» — была сделана фотография, поразившая воображение культуролога Б. Парамонова: «Очень странная фотография: он снялся голым, в одних трусах. Проханов демонстрирует свое телосложение, надо сказать, неплохое. Это опять же вопль о недостающей любви». Может быть, — сам он комментирует свою наготу жарой: он только что вернулся из похода на Рио-Коко и теперь блаженствует на веранде, в трусах.
Не то чтобы он разгуливал в них за пределами своей гасиенды. Напротив, никарагуанцы подарили ему военную форму, в которой он и передвигался на машинах по стране. Ему запомнился этот камуфляж — «не наш суровый, а особый, латиноамериканский, кубинский, благородный, изящный. И я, помню, однажды появился в этом камуфляже в журнале „Октябрь“, где я был уже членом редколлегии, и произвел фурор, дал им всем понять, что я не такой уж простой парень, не стоит рассматривать мое появление в камуфляже как маленькую оплошность, что это серьезное дело».
Его возит Сесар Кортес — поэт и офицер сандинисткой армии. Днем они колесят по стране, а вечерами сибаритствуют, попивая «флор-де-канья» — замечательный никарагуанский ром, который работающие здесь по контракту русские острословы переименовали в «хлор с Диканьки». Его статус фронтового журналиста и возможность задавать вроде бы наивные вопросы использовали посольские: давали ему с собой в качестве переводчиков профессиональных разведчиков. Он охотно помогал им. О том, что их интересовало, можно понять по заданию Белосельцева — оценить ситуацию, стоит ли СССР влезать туда с дополнительными поставками оружия и персонала. По его мнению, однозначно нет, потому что это значит втянуться в настоящую большую войну в Центральной Америке.
Соловей Генштаба в Никарагуа.
Одной из проблем Никарагуа было то, что страна этнически делилась на две части — испаноязычную и индейцев мискито, которые поддерживали «контрас». Бороться с ними можно было единственным — классическим — способом: интернировать.
Точно так же, Проханов видел это, в Кампучии вьетнамцы выселяли крестьян, которые могли стать базой для кхмер-руж, точно так же в Эфиопии правительственные войска вывозили население из Эритреи, чтобы там не рекрутировались повстанцы, вот и в Никарагуа сандинисты вывозили индейцев, оставляя пустые города, что, впрочем, не относилось к Пуэто-Кабесас — центру индейской области, город на берегу Атлантики был наполнен краснокожими людьми.
В Пуэрто-Кабесас они приехали, чтобы продвинуться дальше, к Рио-Коко, где шли операции. Из Пуэрто-Кабесас группа, с Сесаром Кортесом во главе, выехала на трех новеньких «тойотах» — желтой, синей и зеленой. Предварительно они заглянули в арсенал — гигантский ангар, в стеллажах было складировано оружие. Каждый мог взять то, что ему по душе — как в Pulp Fiction, перепробовав множество вариантов, Проханов выбрал «галиль», израильский длинноствольный автомат, и гранаты. Усевшись в машину, он опрометчиво положил гранаты себе на колени. Сесар Кортес не одобрил этого способа перевозки и полушутя предупредил своего советского приятеля: «Алехандро, оторвет тебе яйца».
Сандинистская молодежь.
(В скобках заметим, что тетралогия, по крайней мере, в модернизированной версии, изобилует садистскими сценами: в «Сне о Кабуле» одного из персонажей долго пытают током, в «Охотнике» — сажают какой-то женщине на оторванный клещами сосок стаю сороконожек, в «Африканисте» мы присутствуем при групповом изнасиловании пленного англичанина, в «Рио-Коко» наблюдаем за тем, как кому-то заживо отрезают ухо.)