Но мы никак не могли его найти. Он был где-то близко. Я это чувствовал. И все-таки он нам никак не давался. Каждый раз, садясь в это кресло, я причинял себе все больший ущерб, и при этом возрастал риск того, что мое тело само сойдет с трассы из-за свалившихся на него напастей. И какому идиоту взбрело в голову выдумать это турне?
Последующие три дня, за которые мы успели добраться от Беллингема до Олимпии в штате Вашингтон, были повторением первого, лишь с небольшими вариациями. Мы поздно трогались в путь, поздно заканчивали маршрут и приносили извинения за опоздание. Однажды мы плутали около пяти часов в поисках ресторана «Макдональд’с», где должен был состояться прием, и наконец добрались до него в четверть десятого вечера вместо четырех часов. У нас впервые спустило колесо. Ветер отказывался оставить в покое мое лицо, а дождь — прекратить лить.
Нашим автомобилям тоже приходилось несладко. Шейла подала назад головной фургон и помяла капот у машины Нэнси. Нэнси побагровела, но улыбнулась и предпочла воздержаться от комментариев. Подобная мина все чаще стала появляться на ее лице и в дальнейшем. Стоило чему-нибудь случиться или кто-нибудь начинал требовать невозможного, как она направляла на него взгляд своих огромных голубых глаз, ослепительно улыбалась и говорила: «Ну нет, извини. Это в наши планы не входит». После чего отворачивалась и добавляла: «Мать твою…» — но так, что этого никто не слышал.
Джим Мартинсон, старый друг по совместному участию в гонках, — он жил по соседству, в Пайялупе, — решил составить мне компанию и сопровождать меня на одном из этапов, и, признаюсь, для меня это было огромной радостью. Он только что оправился от гриппа, чувствовал себя паршиво и тем не менее был здесь, рядом со мной, — первый колясочник, решивший присоединиться ко мне на моем пути.
Джим потерял ноги во Вьетнаме в тот самый день, когда его произвели в сержанты. Кто-то рядом с ним наступил на мину, и Джиму оторвало ноги. Это был выдающийся спортсмен-универсал. Когда его доставили домой, он занялся колясочными видами спорта, победил в Бостонском марафоне в 1981 году и по сегодняшний день связан с компанией «Чудо в движении» — она производит спортивные кресла-каталки и прочее спортивное снаряжение.
И вот он здесь, рядом со мной, катит чуть впереди. Рядом с ним на велосипеде сидел парень по имени Гарри Фрейзер — он представлял одну фирму по производству витаминов, предлагавшую мне воспользоваться ее продукцией. Мы со свистом катили под уклон со скоростью около 28 миль в час, когда в конце спуска Джим налетел на ухаб.
Сценка получилась жутковатая. Джим врезался в него со всего хода и подлетел в воздух, но сумел удержаться в каталке. Гарри промчался рядом, но оба они были так близко передо мной, что у меня не оставалось времени ни на что, кроме как попытаться быстро свернуть в сторону. Из этого ничего не вышло. Я тоже подлетел в воздух, но так как я налетел на ухаб сбоку, то меня при этом еще и занесло. Только я успел подумать: «Ой-ой-ой, небось опять плечо», — как наотмашь грохнулся о землю всеми четырьмя колесами, да так, что аж кости затрещали и почки едва не сместились. Однако я сумел удержать управление, выровнял кресло, и мы, как ни в чем не бывало, покатили дальше.
Это была типичная история. Нам постоянно приходилось преодолевать сильные встречные ветры. И когда перед нами появлялся спуск, это было такое долгожданное облегчение, что мы слегка расслаблялись и устремлялись вниз, что часто заканчивалось потерей управления. Уж я-то должен был об этом помнить. На моем спидометре стояла красная черточка-ограничитель у отметки в 25 миль, и я этот предел никогда не нарушал — ну, скажем, почти никогда. На этот раз нам повезло. В следующий раз все могло бы быть не так удачно. Значит, такого следующего раза у меня быть не должно. Во всяком случае, если я хочу добраться до линии финиша в этом турне.