Я был разбит морально и физически. Дождь и встречный ветер продолжали добивать меня, и я был уверен, что порвал сухожилие на среднем пальце правой руки: первый сустав покраснел, распух и отдавал острой болью. А у нас по-прежнему не было ультразвукового диагностического прибора, о котором я столько раз просил. Вот такая картина: все мое тело в полном порядке, если не считать этих дурацких сухожилий, из-за которых все турне может накрыться, если мы с ними не разберемся, и по-прежнему у меня нет никакого ультразвукового прибора!
Ну ладно. Значит, я сам отправлюсь туда, где такие приборы имеются. Мы подъехали к госпиталю, и я уговорил, чтобы меня пропустили в физиотерапевтическое отделение.
Дежурный врач не захотел мною заниматься. Он сказал, что вреда от этой штуковины может быть больше, чем пользы.
«Не беспокойтесь, — успокоил я его. — Мы это постоянно делаем. Мне это не повредит».
И это говорил ему я, Рик Хансен, горе-волшебник, парень, которому все давалось с трудом, внезапно возомнивший, что может быстро излечиться. Он сделал как я просил, и к вечеру в воскресенье боль в правой руке стала совсем нестерпимой. Оставалось лишь одно.
Я позвонил Аманде.
Так вот, разговаривать с ней я собирался не только о моем запястье. К тому времени я твердо знал, что люблю ее. Я мог разговаривать с ней так, как не мог ни с кем. Перед Амандой я мог душу раскрыть настежь. И мне становилось лучше лишь от одного звука ее голоса.
Я рассказал ей о затруднениях с запястьем и пальцем. И еще рассказал о том, что у нас по-прежнему даже отдаленно не было эффективной организации, что все предпринятые действия скорее шли во вред делу, чем на пользу, что ребята ломали голову над креслом и вообще у нас множество нерешенных проблем и что вот уже половина одиннадцатого вечера, а еще ничего не готово. Я должен им как-то помочь. Нам нужно будет встать и отправиться в путь в пять тридцать утра, чтобы успеть в Олимпию к восьми утра, когда у нас назначена встреча с губернатором штата, а весь день шел дождь с градом, и прогноз погоды на завтра обещает «усиление дождя со снегом и сильный ветер».
Она выслушала меня, а потом спросила: «Ты хочешь, чтобы я к тебе приехала?»
Разве я этого не хотел? Разве я не хотел, чтобы прекратилась боль в запястьях и ладонях? Разве я не хотел, чтобы стих ветер и перестал идти дождь, а спуски и подъемы стали более плоскими? Разве я не хотел увидеть ее вновь?
«Наверняка так будет лучше», — ответил я Аманде.
Три дня спустя она приехала и присоединилась к нам неподалеку от Портленда. То, что она увидела, привело ее в ужас.
Я как раз закончил дневной этап и был совершенно измотан. Она осмотрела мои запястья и обнаружила, что сухожилия разгибающей мышцы (они находятся на тыльной стороне руки) растянулись и упираются в разгибающие мышцы пальцев. Имелись также признаки нервного раздражения в запястьях вследствие опухания. И она толком не знала, чем может помочь в подобной ситуации.
Одно дело лечить такие травмы, когда пациент дает своим запястьям отдохнуть. И совсем другое, когда он усиливает травму тем, что каждый день крутит колеса каталки. И мы оба понимали, что, если в запястьях не наступит хоть небольшого облегчения, если мы не сумеем устранить или хотя бы уменьшить воздействие травмы, наше турне придется приостановить или вообще свернуть, прежде чем мы достигнем Калифорнии.
Впрочем, в одном я был уверен: от одного присутствия Аманды я уже чувствовал себя намного лучше. Она взяла отпуск и могла пробыть с нами две недели. Как выяснилось, этого времени как раз хватило, чтобы помочь мне преодолеть то, что едва не погубило нашу затею.
Все следующие три дня мы проходили по 70 миль — три дня непрерывных дождей и ветра, который дул мне в лицо, и каждый из них заканчивался вопросом: делать нам или не делать остановку, чтобы дать моим травмам подлечиться?
Не буду скрывать, все мы были порядком напуганы. Идти вперед означало соблюдение расписанного по часам графика. Временами, после перерыва, я хотел вновь сесть в кресло, но при этом меня охватывал чуть ли не страх — ведь если, невзирая на все старания, я не смогу прийти к очередному финишу, это может послужить сигналом к прекращению всего турне. Как-то раз я просто сидел и рыдал, как ребенок. Сама по себе неудача меня не пугала. Если вся наша затея оказалась для нас непомерно большой — мы сделали все, что в наших силах, и не справились с нею — это одно дело. Меня же угнетала мысль о том, что я могу измотать себя и не осилить поставленной цели из-за того, что не сумел найти разумных решений. Может быть, ребята из оффиса были правы? Может быть, имело смысл повременить со стартом?