Мы прибыли на Мадейру примерно в полдень. Я была еще слишком вялой, чтобы двигаться, но наслаждалась видом живописных местных торговцев, поднявшихся на борт и разложивших свои товары на палубе. Там были и цветы. Я зарылась лицом в огромный букет сладко пахнущих мокрых фиалок и почувствовала себя определенно лучше. В сущности, подумалось мне, я, вероятно, могла бы выдержать поездку до конца. Когда горничная заговорила о достоинствах бульона из молодого цыпленка, я возразила ей, но слабо. Когда его принесли, я поела с удовольствием.
Привлекшая меня женщина была на берегу Она вернулась в сопровождении высокого темноволосого человека с военной выправкой. Еще раньше я заметила его вышагивающим по палубе. Я тут же сочла его одним из сильных молчаливых родезийцев. Ему было около сорока, начинающие седеть виски оттеняли бронзовое лицо. Он был явно самым красивым мужчиной на судне.
Когда горничная принесла мне еще один плед, я спросила, не знает ли она, кто эта привлекательная женщина.
«Известная светская дама, почтенная миссис Кларенс Блейр. Вы, должно быть, читали о ней в газетах».
Я кивнула, посмотрев на нее с удвоенным интересом. Миссис Блейр действительно пользовалась очень большой популярностью как одна из самых модных женщин наших дней. Мне было немного забавно видеть, что она стала центром повышенного внимания. Несколько человек попытались навязаться к ней в знакомые с бесцеремонностью, допустимой на судне. Я восхитилась тем, как вежливо миссис Блейр их осадила. По-видимому, она выбрала сильного молчаливого мужчину в качестве единственного кавалера, и он, кажется, по достоинству оценил оказанное ему предпочтение.
На следующее утро, сделав несколько кругов по палубе со своим предупредительным спутником, к моему удивлению, миссис Блейр остановилась возле моего шезлонга.
— Сегодня вам лучше?
Я поблагодарила ее и ответила, что чувствую себя немного лучше и становлюсь более похожей на человека.
— Вчера вы действительно выглядели больной. Полковник Рейс и я решили, что нас ждет волнующее событие — похороны в море, однако вы нас разочаровали.
Я рассмеялась.
— Мне помог воздух.
— Ничто не помогает лучше, чем свежий воздух, — сказал полковник Рейс, улыбаясь.
— Пребывание в этих душных каютах может убить кого угодно, — заявила миссис Блейр, опускаясь в шезлонг подле меня и легким кивком отпуская своего кавалера. — Ваша каюта, надеюсь, расположена с внешней стороны?
Я покачала головой.
— Моя дорогая девочка! Почему вы не поменяли ее? Ведь полно свободных кают. Многие сошли на Мадейре, и судно полупустое. Поговорите с экономом. Он милый мальчик — предоставил мне прекрасную новую каюту, так как мне не нравилась прежняя. Поговорите с ним, когда спуститесь к ланчу.
При мысли об этом я содрогнулась.
— Я не могу пошевелиться.
— Не будьте глупышкой. Вставайте и погуляйте со мной.
Она ободряюще улыбнулась мне. Сперва я, ощущала большую слабость в ногах, но, пройдя несколько раз взад и вперед, почувствовала, что оживаю.
После одного или двух кругов по палубе к нам снова присоединился полковник Рейс:
— Вы сможете увидеть большую вершину Тенерифе с другой стороны.
— Правда? Как вы думаете, смогу я сфотографировать?
— Нет, но это не удержит вас от того, чтобы пощелкать ее.
Миссис Блейр рассмеялась.
— Вы злой. Некоторые из моих фотографий очень хороши.
— Правда, годными у вас выходят только около трех процентов.
Мы перешли на другую сторону. Там, окутанная нежной розоватой дымкой, сверкала заснеженная вершина. У меня вырвалось восторженное восклицание. Миссис Блейр побежала за своей камерой.
Невзирая на саркастические замечания полковника Рейса, она энергично щелкала аппаратом:
— Вот и конец пленки. О, боже, — произнесла она огорченно, — я все время снимала со вспышкой.
— Мне всегда нравится видеть ребенка с новой игрушкой, — пробормотал полковник.
— Какой вы противный… Но у меня есть другая пленка.
Миссис Блейр торжественно достала ее из кармана свитера. Однако от внезапной качки она потеряла равновесие и, хватаясь за поручень, выронила пленку, и та упала вниз.
— О! — вскрикнула миссис Блейр с комическим испугом и перегнулась через поручень. — Вы думаете, пленка упала за борт?
— Нет, вы достаточно везучи, чтобы размозжить голову несчастному стюарду на нижней палубе.
Маленький мальчик, незаметно подошедший к нам сзади на несколько шагов, оглушительно протрубил в горн.
— Ланч, — восторженно объявила миссис Блейр. — Я с завтрака ничего не ела, кроме двух чашек бульона. Пойдемте на ланч, миссис Беддингфелд?
— Что ж, — сказала я задумчиво. — Я действительно проголодалась.
— Великолепно. Вы сидите за столом эконома, я знаю. Попытайтесь уговорить его насчет каюты.
Я спустилась в салон, начала есть потихоньку, но к концу ланча поглотила огромное количество пищи. Мой вчерашний приятель поздравил меня с выздоровлением. Сегодня, по его словам, все меняли каюты, и он обещал, что мои вещи будут без промедления перенесены в каюту на внешней стороне.
За нашим столом сидели только четверо пассажиров: я, две пожилые дамы и миссионер, много говоривший о «наших бедных черных братьях».
Я огляделась вокруг. Миссис Блейр сидела за столом капитана. Полковник Рейс рядом с ней. По другую сторону от капитана сидел седой мужчина с запоминающейся внешностью. Очень многих я заметила еще на палубе, но один человек раньше нигде не появлялся. Если бы он где-нибудь появился, то вряд ли мог ускользнуть от моего внимания. Он был высокий и темноволосый, меня просто поразило зловещее выражение его лица. Я спросила эконома с некоторой долей любопытства, кто этот человек.
«Вон тот? Секретарь сэра Юстаса Педлера. Бедняга очень страдал от морской болезни и до сих пор не выходит из каюты Сэр Юстас взял с собой двух секретарей, и море не пощадило обоих. Другой парень еще не пришел в себя. А этого зовут Пейджет».
Итак, на борту находился сэр Юстас Педлер, владелец Милл-Хауса. Возможно, всего лишь совпадение, и все же.
— А вот и сам сэр Юстас, — продолжал мой информатор, — сидит рядом с капитаном. Напыщенный старый осел.
Чем больше я изучала физиономию секретаря, тем она мне меньше нравилась. Ее ровная бледность, скрытные глаза с набрякшими веками, странно приплюснутая голова — все вызывало у меня отвращение и рождало мрачные предчувствия.
Выйдя из салона одновременно с ним, я пошла следом на верхнюю палубу. Он разговаривал с сэром Юстасом, и я невольно услышала несколько фраз.
— Тогда я сейчас же позабочусь о каюте, хорошо? В вашей невозможно работать из-за этих чемоданов.
— Мой дорогой друг, — отвечал сэр Юстас. — Моя каюта предназначена, во-первых, для того, чтобы я в ней спал и, во-вторых, чтобы я в ней одевался, если сумею. У меня никогда не было ни малейшего намерения позволить вам оккупировать ее и стучать там на вашей проклятой пишущей машинке.
— Именно об этом я и говорю, сэр Юстас, должно же у нас быть какое-то место для работы…
Здесь я рассталась с ними и пошла вниз, чтобы посмотреть, продвигается ли мой переезд. Я застала стюарда складывающим вещи.
— Чудесная каюта, мисс. На палубе «Д», номер 13.
— О, нет! — вскрикнула я. — Только не 13.
13 — единственное, к чему я питаю суеверное предубеждение. Это была хорошая каюта. Я осмотрела ее, поколебалась, но глупое суеверие возобладало. Я почти плача обратилась к стюарду.
— Нет ли какой-нибудь другой каюты, которую я могу занять?
Стюард задумался.
— Есть каюта номер 17 по правому борту. Сегодня утром она была не занята, но, мне кажется, ее уже кому-то предназначили. Все же, поскольку вещи того джентльмена еще не перенесли и джентльмены совсем не так суеверны, как дамы, полагаю, что он не будет возражать против обмена.