— Ну, да, да, — говорили они, — надо же им за нами следить — вдруг мы чего интересного откроем. На Земле ведь они тем же занимаются…
Мне кажется, такие настроения до добра не доводят. В свое время целое поколение американцев пережило шок, когда русские трактористы с засученными рукавами вдруг взяли да и вывели на орбиту первый искусственный спутник Земли… Даже когда меня допустили к участию в парижской конференции по лунной геологии, чиновники в госдепе настоятельно предостерегали меня от каких-либо контактов с русскими, китайцами, французами… короче со всеми неамериканскими делегатами. Так обстояли дела после Акта о госбезопасности 1994 года.
Тем не менее, вот он Крынов, разговаривает с нами, подтрунивает. И вроде мужик нормальный. И с чувством юмора. В юморе этом проскальзывала, однако, и нотка некоторой искусственности, как будто он был призван поддерживать определенную интонацию в беседе и не давать ей свернуть на какие-то нежелательные темы. Вскоре я выяснил, что так обстоит дело со всеми русскими.
Доктор Ирвин объяснил, что я работаю над проблемой геологических субструктур гигантских лунных ударных бассейнов, а Джек специализируется в астрономии.
— Самое время ребяткам расширить свою эрудицию, — хихикнул Ирвин, — поэтому я решил, что им будет полезно познакомиться с вами и вашими помощниками.
(Мне почудилось, что от Ирвина в нашу сторону исходит мощный телепатический импульс: «Воздержитесь от поспешных суждений»).
Как будто уловив некий намек, Крынов позвал кого-то из своих. «Валентина, будь добра, проводи этих джентльменов в пещеру».
Когда мы двинулись за своей проводницей, я успел заметить, что Ирвин вручил Крынову объемистый пакет.
Валентина Левина, так ее звали. И больше ничего нельзя сказать о женщине, одетой в скафандр. Ну разве лишь то, что гермошлем у нее был желтого цвета.
Она повела нас прочь от людей и «жуков». Мы сошли по склону, ступая по следу колес до места, где следы подошв отклонялись на восток. Мы огибали низкие, округлые холмы испещренные ямками-оспинами и покрытые щебнем. У камней была шероховатая, изломанная поверхность и, что характерно, на них не было пыли, покрывающей более древние скалы долины Имбриума. Временами я улавливал вспышку отраженного от кристалла света или радужный блеск стекла на поверхности скалы. Слева над нами высился вал Коперника, снова притворяющийся всего лишь одним из многочисленных серых гребней.
Я наблюдал за своеобразной походкой Валентины — грациозный танец лунного ветерана — и мне казалось, что ее движения отличаются от движений мужчин, оставшихся у «жуков». А может быть, здесь сказывались всего лишь различия в конструкции скафандров?
— Ваш доктор Ирвин, — сказала она, — знает Крынова еще по Земле.
Это звучало как объяснение, хотя никто ни о чем не спрашивал.
— Они обожали спорить друг с другом на всех этих конференциях после того, как мы доставили с Марса пребиотические пробы.
Мы остановились между двумя холмиками на невысоком гребне над странным образованием, похожим на дно высохшего пруда или озера. В общем-то это и было озеро — озеро застывшей лавы. Поверхность его была поразительно гладкой и выглядела неуместно среди хаоса скал и холмов внешнего вала Коперника. Диаметр озера был несколько сот метров. На его поверхности можно было увидеть слабо выраженные разводы и концентрические линии — исходная текстура лавы, припорошенная тонким слоем распыленных обломков.
— Это лавовое озеро, — сказал я Джеку. — Во время взрыва огромные объемы скал расплавились. Такие небольшие озерца лавы сформировались в пустотах вала. Пока еще непонятны механизмы замещения — как в действительности лава сюда попала. Около всех крупных кратеров есть такие озерца.
— Но это озерцо особенное, — заметила Валентина. Интонация у нее была одобрительной. Она оттолкнулась от гребня и, совершив огромный замедленный прыжок, грациозно приземлилась на поверхности лавы.
Мы последовали ее примеру, хотя и более осторожно. У краев озера, там, где лава выплескивалась на берег, она так и осталась лежать застывшими волнами. Валентина вела нас по прямой через озеро. Идти здесь было легко. Ни камней, ни предательских пластов пыли. И вскоре мы почувствовали себя детьми, бездумно скачущими по лужайке.
— Подождите пока мы не подойдем к тому краю озера, где лава изливалась.
Мне нравился ее мягкий голос. Каждое слово было как мягкое перышко. И акцент был не таким сильным. Как большинство европейцев, она хорошо выучила наш язык. Воплощение зла, которого нас учили бояться. Вдруг оказывается, что это просто-напросто чужая жизнь, со своим опытом, о котором я ничего не знаю и могу лишь догадываться, и о котором я теперь не прочь узнать побольше. Да, это была именно та женщина, против которой предостерегал нас дядя Сэм. Шел бы он, этот Дядя! В таких случаях и предостережений собственной матушки не слушают.
Холмы на противоположном берегу озера были странно обрывисты. Казалось, поток здесь поднялся и загустел, а в середине его шла борозда. Гладкая поверхность лавы обрывалась кучами обломков там, где, по всей видимости, обрушилась часть обрыва, обнажив зияющую дыру в поверхности склона. Дыра была диаметром в два человеческих роста.
Над входом в пещеру, на склоне, располагалась система солнечных батарей, кабели от которых уходили во мрак пещеры.
— Осторожно!
Валентина сделала несколько прыжков через хаотическое нагромождение огромных камней. Я поймал в видоискатель вход в пещеру и ждал, пока не закончится автоматическая настройка. Валентина задержалась на камне у входа, я сделал снимок, и она исчезла во тьме.
— Идите же!
Она не давала нам и минуты постоять спокойно.
Мы пробрались сквозь завалы камней.
— Не понимаю… — сказал Джек безо всякого выражения.
— Вы что — никогда не видели лавового туннеля — поддразнила его Валентина. То, что она именно подтрунивала над Джеком, я понял по интонации. Интересно, легко ли это дается, имея в виду, что она говорила на чужом языке? Но она великолепно его освоила.
— Нет.
Валентина и я объяснили ему:
— Большой лавовый поток замедляет свой ход по мере остывания и затвердевания. Тогда начинает образовываться твердая корка на более холодной поверхности, по которой течет лава.
— А внутри, — добавил я, — она еще горячая — поскольку защищена от остывания внешней коркой. Так что внутри лава еще жидкая.
— И если где-то внешняя корка проламывается, то лава вытекает и остается туннель.
Мы уже вошли в туннель. Как только мы погрузились во тьму, Валентина механически подняла солнцезащитное стекло на своем шлеме, мы сделали то же. Рассеянный свет снаружи проникал в пещеру. Сквозь блики на стекле гермошлема Валентины я начал улавливать черты ее лица. В нем было отчасти что-то восточное — высокие скулы, черные глаза. Темные волосы, судя по всему длинные, но зачесанные назад. Секунду она пристально глядела на меня с нескрываемым, но не вполне понятным любопытством. По тому, как она держалась, можно было понять, что мы не первые американцы, с которыми она общается, тем не менее, что-то было неуловимо странное в ее обхождении с нами… как будто она чего-то от нас ожидала. Чего?
— Стены лавового туннеля часто цилиндрические и гладкие, — закончила она, — благодаря перепадам температуры при остывании лавы.
Я погладил поверхность стены пальцами. Да, поверхность была гладкая в отличие от поверхности камней снаружи. Мне представилось, как некий лунный мастеровой завершал строительство туннеля, полируя стенки наждачкой. Внезапно я вспомнил, что селениты Герберта Уэллса — зловещие лунные жители из его романа «Первые люди на Луне» жили глубоко в недрах, в туннелях и пещерах. Место сразу обрело некую волнующую таинственность.
Джек тоже погладил гладкую стену туннеля.
— И что за работы вы тут ведете?
— Идем, — она повела нас во тьму, туда, где туннель сворачивал направо.
Путь в туннеле навел меня на иные воспоминания. Мы были в полевой экспедиции на Гаваях и изучали места залегания базальтовых лав. В один из выходных я провел время на пляже северо-западного побережья. Вся наша группа была там, но мы с Энн (Милая Энн. Как жаль, что ты на Земле, а не здесь!) отстали ото всех и ушли далеко по пляжу к мысу из черных лавовых скал, обдаваемых брызгами разбивающихся волн и блестящих на солнце. К своему удивлению мы обнаружили там небольшой заливчик, от которого десятиметровая дорожка белого песка вела к округлому входу в пещеру, достаточно широкому, чтобы можно было туда забраться. Это была небольшая лавовая труба, вскрывшаяся после того, как волны разрушили конец старого лавового потока, достигшего моря. Как показывали многочисленные следы, мы не были первооткрывателями, но это было загадочное место. Как только мы вошли в прохладную тьму, осторожно ступая среди черных монолитов, выступающих из песка, мы посерьезнели и перестали смеяться. Мы представили себе тысячи пар, которые в течение двадцати веков истории Гавай приходили сюда и, лежа на песке, смотрели из-под черной арки входа на яркое голубое небо, сверкающее бирюзовое море и ослепительно белые буруны. Побуждаемые не столько желанием, сколько разделенным чувством восхищения перед прекрасным, мы держали друг друга в объятиях до наступления прилива — назад нам пришлось идти по колено в воде…