По существу, вся ее одежда была какой-то поношенной, казалась старой и застиранной. И он, и она были сломлены так давно, что, несмотря на свою внешность, она должна была носить бумажный свитер, старый жакет на молнии, коричневую твидовую юбку и коротенькие носки.
Он ненавидел это, и все из-за того, что эта одежда, как она сама говорила, делала ее похожей на женщину, играющую в теннис, или даже хуже собирающую грибы.
Но самое главное его с самого начала привлекала эксцентрическое выражение ее лица: безо всякой причины она приваживала незнакомых мужчин многозначительной улыбкой Моны Лизы, которая приводила их в замешательство – отвечать ей тем же, или нет? Сила ее обаяния была так велика, что в большинстве случаев, когда Юлиана проплывала мимо, с нею здоровались. Сначала он думал, что причиной этого является плохое зрение, но потом подумал, что это приоткрывает глубоко скрытую при всех других обстоятельствах глупость. Эта ее манера, да еще походка, обычное выражение лица, будто она знает какую-то только ей известную тайну – все это очень досаждало Френку. Но даже перед разрывом, когда они очень часто ссорились, он никогда не видел в ней ничего другого, как только прямого, непосредственного изобретения самого Бога, которое попало в его жизнь по причинам, о которых он никогда не узнает. Именно вследствие этого – какой-то религиозной интуицией, верой в нее – он никак не мог смириться с тем, что потерял ее.
Казалось, что сейчас она где-то совсем рядом, как будто он все еще с ней.
Это ощущение никогда не покидало его.
Особенно сильным оно было, когда он брал в руки Оракул. Сидя на кровати и готовясь выйти на улицу и начать свой день, Френк Фринк размышлял над тем, спрашивает ли кто-нибудь еще совета у оракула в этом огромном городе Сан-Франциско? Все ли получают такое же мрачное предсказание, как и он?
Являются ли складывающиеся в этот момент обстоятельства столь же неблагоприятными, для них, как и для него?
Глава 2
Мистер Нобусуке Тагоми присел, чтобы испросить совета у пророческой пятой книги конфуцианской мудрости оракула, известного много столетий назад под названием «И Цзин», или «Книга перемен». В полдень у него возникли какие-то смутные предчувствия, связанные со встречей с мистером Чилданом, которая должна была состояться через два часа.
Несколько комнат, занимаемых главным представительством в «Ниппон Тайм Билдинг», на двадцатом этаже на Тейлор-стрит, выходили окнами на залив. Через стеклянную стену можно было наблюдать, как суда, проходя под мостом «Золотые ворота», заходят в бухту. Как раз сейчас возле острова Алькатраз был виден сухогруз, но мистер Тагоми не проявил к нему никакого интереса.
Он подошел к стене, отстегнул шнур и спустил бамбуковые шторы. В главном центральном кабинете стало темнее. Теперь ему не нужно было щуриться от яркого света и мысли становились более ясными.
Он решил, что, видимо, не в его силах угодить своему клиенту. С чем бы ни пришел мистер Чилдан, на клиента это не произведет особого впечатления. «Приходится признаться в этом, – сказал он самому себе. – Но мы, по крайней мере, можем сделать так, чтобы не доставить клиенту огорчений. Мы можем сделать так, чтобы он не оскорбился дурным подарком».
Клиент скоро прибудет в аэропорт Сан-Франциско в новой немецкой высотной ракете типа Мессершмидт-9Е. Мистеру Тагоми еще ни разу не приходилось летать на таком аппарате. Когда он встретит мистера Бейниса, то должен придать лицу невозмутимость, какой бы огромной ни оказалась эта ракета. Надо немного попрактиковаться. Он встал перед зеркалом, которое висело на стене кабинета, придал лицу холодный, слегка скучающий вид, и стал внимательно рассматривать свои черты, чтобы они не выдавали его волнения. «Да, они такие шумные, мистер Бейнис, сэр. Совершенно невозможно читать. Но зато весь полет из Стокгольма в Сан-Франциско длится всего сорок пять минут». Тут бы еще вставить словечко о неполадках в машинах немецкого производства. «Я полагаю, вы слышали сообщение радио о катастрофе над Мадагаскаром. Должен признать, что то же самое можно сказать и о старых поршневых самолетах».
Важно избегать разговора о политике, потому что ему ничего неизвестно о взглядах мистера Бейниса на спорные проблемы современности. Но такой разговор может возникнуть. Мистер Бейнис, будучи шведом, должно быть занимает нейтральную позицию. Однако он все-таки предпочел «Люфтганзу» своим авиакомпаниям. «Один щепетильный вопрос. Мистер Бейнис, сэр, говорят, что герр Борман очень сильно болен, что этой осенью на партийном съезде будет избран новый рейхсканцлер. Это слухи. Увы, так много секретности между Тихоокеанией и Рейхом».
Мистер Тагоми достал папку с выдержками из недавней речи мистера Бейниса, опубликованной в «Нью-Йорк Таймс», и стал критически изучать их, низко склонившись из-за неправильной коррекции его контактных линз. В речи говорилось о необходимости еще раз – в девяносто восьмой? – произвести разведку источников воды на Луне. «Мы еще можем разрешить эту надрывающую сердце проблему, – цитировался газетой мистер Бейнис. – Наша ближайшая соседка, и пока что совершенно бесполезная для нас, если сбросить со счетов военные цели». «Стоп, – подумал мистер Тагоми. – Это, кажется, ключ к мистеру Бейнису. Так мог выразиться только военный».
Мистер Тагоми мысленно взял это на заметку.
Тронув кнопку интеркома, он сказал:
– Мисс Эфрикян, мне хотелось бы, чтобы вы занесли сюда диктофон, пожалуйста.
Наружная дверь скользнула в сторону и появилась мисс Эфрикян. Прическа ее была со вкусом украшена голубыми цветами.
Еще бы немного сирени, – заметил мистер Тагоми.
Когда-то на родине, на острове Хоккайдо он был профессиональным цветоводом.
Мисс Эфрикян, высокая темноволосая армянка любезно склонилась перед шефом.
– Ваш аппарат готов? – спросил мистер Тагоми.
– Да, мистер Тагоми.
Мисс Эфрикян села и приготовила к работе портативный диктофон на батарейках.
Мистер Тагоми начал:
– Я спросил у оракула: «Будет ли встреча с Чилданом полезна для меня?» и получил, к собственному страху, зловещую гексаграмму: «Преимущество величия. Подпорка, удерживающая шатер, оседает. Слишком большой вес в центре, все неуравновешено».
Магнитофон крутился. Мистер Тагоми размышлял. Мисс Эфрикян выжидающе посмотрела на него и выключила запись.
– Пусть на минутку войдет мистер Рамсей, пожалуйста, – сказал мистер Тагоми.
Она поднялась, положила диктофон и застучала каблуками к выходу из кабинета.
Мистер Рамсей появился, держа под мышкой большую папку со счетами и накладными отправленных грузов.
Молодой, улыбающийся, с аккуратно завязанным галстуком-шнурком в стиле Среднего Запада, в клетчатой рубахе и голубых джинсах до пояса, столь ценимых у ревнителей моды, он бодро приветствовал японца:
– Добрый день, мистер Тагоми. Какой прекрасный день, сэр.
Мистер Тагоми ответно кивнул. Мистер Рамсей сейчас же встал по стойке смирно и тоже поклонился.
– Я консультировался у оракула, – сказал Тагоми.
Мисс Эфрикян снова уселась к своему диктофону.
– Вы понимаете, что мистер Бейнис, который, как вам известно, вскоре прибивает лично, придерживается нордической идеологии по отношению к так называемой культуре Востока. Я мог бы попытаться поразить его, чтобы он более проникся ее сутью, например, с помощью китайской живописи на пергаменте или нашей керамикой периода Токугава, но это не наше дело – обращать его в нашу веру.
– Понимаю, – сказал мистер Рамсей.
Его лицо, типичное для представителя белой расы, сморщилось от мучительной сосредоточенности.