На витринах всех магазинов были металлические ставни, опускавшиеся после закрытия дверей магазинов, чтобы избежать взлома. В этот район как-то и забрел пожилой японец-отставник, бывший майор Ито Хумо.
Высокий, стройный, седовласый, с отменной выправкой и гордой походкой мистер Хумо первый намекнул Чилдану, какого рода торговлей он мог бы заняться.
– Я коллекционер, – объяснял мистер Хумо.
Он провел добрых полдня, роясь в грудах старых журналов на прилавке, одновременно излагая спокойным голосом, что для многих состоятельных, культурных японцев исторические предметы народного быта американцев вызывают такой же интерес, как и обычный антиквариат. Почему так случилось, майор и сам не знал. Сам он помешался на собирании американских медных пуговиц. Это было то же, что и коллекционирование монет или почтовых марок: никаких рациональных объяснений этому не было. И богатые коллекционеры, не скупясь, платили втридорога.
– Приведу вам пример, – сказал майор. – Вы знаете такие карточки – «ужасы войны»?
Хумо алчно взглянул на Чилдана. Напрягая память, Чилдан все-таки вспомнил. Карточки продавались во время его детства, вместе с надувными шарами, по центу за штуку. Их была целая серия, каждая карточка изображала какой-нибудь отдельный ужас войны.
– Один из моих самых близких друзей собирает «Ужасы войны», – продолжал майор. – Теперь ему не хватает всего одной карточки: «Гибель крейсера „Панай“». Он предлагает весьма солидную сумму за эту карточку.
– Кувыркающиеся карточки, – неожиданно сказал Чилдан.
– Что?
– Мы щелкали по ним, и они летели. На каждой карточке, как известно, есть лицо и рубашка.
Тогда ему было восемь лет.
– Каждый из нас обладал одной колодой. Мы становились попарно лицом друг к другу. Каждый бросал карточку так, чтобы она кувыркалась в воздухе. Мальчик, чья карта падала лицом вверх, то есть той стороной, на которой отпечатана картинка, выигрывал обе карточки.
Чилдан с удовольствием вспомнил эти прекрасные дни, счастливые дни раннего детства.
Мистер Хумо задумчиво произнес:
– Я часто слышал рассуждения моего друга о карточках «Ужасы войны», но он никогда не говорил ничего похожего. У меня такое впечатление, что он и не знал, для чего использовались эти карточки на самом деле.
Через некоторое время друг майора появился в лавке, чтобы из первых рук получить историческую информацию. Этот человек, тоже офицер императорской армии, был восхищен.
– А крышечки от бутылок! – без предупреждения воскликнул Чилдан.
Японец заморгал, не понимая, о чем идет речь.
– Мы когда-то собирали колпачки от молочных бутылок. В детстве. Круглые крышечки с названием молочного магазина. В Соединенных Штатах были тысячи молочных магазинов, каждый печатал свою собственную крышечку.
Глаза офицера заблестели в предвкушении.
– И у вас остались какие-нибудь коллекции?
Естественно, что таковой у Чилдана не осталось, но, вероятно, еще можно было бы найти древние, давно забытые колпачки, напоминание о довоенных временах, когда молоко продавалось в стеклянных бутылках, а не в одноразовых картонных пакетах.
Вот так постепенно он втянулся в этот бизнес. За ним и другие стали открывать подобные магазины, пользуясь все возрастающим помешательством японцев на «американе», но Чилдан всегда старался быть впереди.
– Стоимость вашего проезда, – сказал китаец, прерывая его размышления, – один доллар.
Он выгрузил сумки и стал ждать.
Чилдан рассеянно уплатил. «Да, весьма возможно, что клиент мистера Тагоми напоминает мистера Хумо, по крайней мере, – подумал язвительно Чилдан, – с моей точки зрения».
Ему приходилось иметь дело с такими японцами… но он каждый раз испытывал трудности, когда нужно было отличить от одного другого. Среди них были невысокие коренастые, с борцовским сложением, были похожие на аптекарей, а некоторые молодые с его точки зрения, и вовсе не были похожи на японцев. Клиент мистера Тагоми скорее всего полный, представительный бизнесмен, курящий филиппинскую сигару.
Вдруг, уже стоя на тротуаре, среди своих сумок возле «Ниппон Таймс Билдинг», Чилдан с ужасом подумал: а если клиент вовсе не японец! Все, что он подобрал в своих сумках, было рассчитано на них, на их вкусы.
Нет, он непременно будет японцем: не зря же Тагоми сначала заказал вербовочный плакат времен Гражданской войны. Только японец может заинтересоваться таким хламом. Типичная для них мания на все обыденное, их бюрократическое восхищение документами, воззваниями, объявлениями. Он вспомнил одного, который посвящал весь досуг собиранию объявлений и газет до 1919 года, посвященным американским патентованным лекарствам.
Ладно, его ждут и другие проблемы, более насущные. В высокие двери «Ниппон Таймс Билдинг» входило множество хорошо одетых мужчин и женщин. Их голоса долетали до слуха Чилдана, и он двинулся вперед. Быстрый взгляд вверх, на возвышающееся над ним здание, самое высокое в Сан-Франциско. Стена из окон: сказочный замысел японских архитекторов – и окружающий ее сад из карликовых вечнозеленых кустарников, скалы, альпийская горка, песок, имитирующих русло высохшего ручья, струившегося мимо корней, между простыми плоскими камнями неправильной формы…
Он заметил свободного черного носильщика и тут же позвал его.
Черный на цыпочках, улыбаясь, бросился к нему.
– Двадцатый этаж, – как можно грубее сказал Чилдан. – Апартаменты Б, да поживее.
Жестом он показал на сумки и небрежно направился ко входу, естественно, не оглядываясь.
Через мгновение он вместе с толпой ввалился в кабину одного из скоростных лифтов.
Вокруг были, в основном, японцы, их чистые лица сияли в ослепительном свете кабины. Тут началось вызывавшее тошноту ускорение, частые щелчки проносившихся мимо дверных проемов. Он закрыл глаза, стараясь как можно тверже держаться на ногах, моля бога, чтобы этот полет побыстрее кончился.
Черномазый, конечно, забрал сумки в служебный лифт. То, что он окажется в этой же кабине, было за гранью воображения. По сути – Чилдан открыл на мгновение глаза – он был одним из немногих белых в кабине.
Когда лифт выпустил его на двадцатом этаже, Чилдан уже мысленно раскланивался, подготавливая себя к встрече в кабинете мистера Тагоми.
Глава 3
Глядя вслед заходящему солнцу, Юлиана Фринк увидела сверкающую точку, описавшую широкую дугу и исчезнувшую на западе. «Один из ракетных кораблей нацистов, – сказала она себе. – Летит к побережью, полный важных шишек, а я здесь, внизу». Она помахала рукой, хотя корабль уже исчез из виду.
Со стороны Скалистых гор надвигались тени. Голубые вершины погружались в тень. Параллельно горам пролетела стая перелетных птиц. То тут, то там мелькали автомобильные фары – вдоль дороги вытягивались двойные точки. Огни бензоколонки. Дома.
Вот уже несколько месяцев она живет здесь, в Каньон-сити, штат Колорадо, и работает инструктором дзюдо.
Рабочий день закончился, и она готовилась принять душ. Она сегодня устала.
Все душевые были заняты занимающимися в гимнастическом зале Рэя, и поэтому ей пришлось немного постоять на улице, наслаждаясь прохладой и запахами горного воздуха, тишиной. Единственное, что она сейчас слышала, это слабый гул со стороны закусочной, которая стояла у обочины дороги чуть поодаль.
Возле нее торчали два огромных дизельных грузовика, и в полумраке можно било различить водителей, натягивающих на себя кожаные куртки перед тем, как войти в закусочную.
«Дизель, кажется, выбросился из окна своей отдельной каюты, – подумала она. – Наложил на себя руки, утонув во время путешествия через океан. Возможно, и мне следует это же. Но здесь нет океана. Правда, всегда существует какой-нибудь способ. Как у Шекспира. Воткнуть острую шпильку прямо через кофту, и прощай, Френк. Девушка, которой не нужно бояться бездомных бродяг в пустыне, которая прекрасно знает все душераздирающие возможности искалечить брызжущего слюной противника. Смерть, вместо того, чтобы всю жизнь через соломинку вдыхать выхлопные газы в этом городишке у оживленного шоссе».