Бейнес кивнул.
Внизу были видны огненное кольцо под ракетой, город Сан-Франциско и весь залив.
— А где можно хорошо поесть в Сан-Франциско? — снова заговорил Лотце. — На мое имя заказан номер в «Палас-отеле», но, насколько я понимаю, хорошую еду можно найти и в таком международном районе, как Чайна-таун.
— Верно, — сказал Бейнес.
— В Сан-Франциско высокие цены? У меня на этот раз совсем немного денег. Министерство очень бережливо.
Лотце рассмеялся.
— Все зависит от того, по какому курсу вам удастся обменять деньги. Я полагаю, у вас чеки Рейхсбанка. В этом случае я предлагаю вам обменять их в Банке Токио на Сомсон-стрит.
— Данке шон, — сказал Лотце. — Я бы, скорее всего, поменял их прямо в гостинице.
Ракета почти коснулась земли. Уже были видны взлетное поле, ангары, автострада, ведущая в город, дома.
«Очень симпатичный вид, — подумал Бейнес. — Горы и вода и несколько клочков тумана, проплывающих над «Золотыми Воротами».
— А что это за огромное сооружение внизу? — спросил Лотце. — Оно только наполовину закончено, одна сторона совершенно открыта. Космопорт? Я думал, что у японцев нет космических кораблей.
— Это бейсбольный стадион «Золотой мак», — ответил Бейнес.
Он улыбнулся.
Лотце рассмеялся.
— Да, они ведь обожают бейсбол. Невероятно. Затеять строительство такого гигантского сооружения для такого пустого времяпрепровождения, ради праздной и бессмысленной траты времени на спорт…
Бейнес прервал его:
— Оно уже закончено. Это его окончательный вид. Стадион открыт с одной стороны. Новый стиль. Они очень гордятся им.
Лотце глядел вниз.
— У него такой вид, — произнес он, — будто его проектировал какой-то еврей.
Бейнес пристально посмотрел на него.
На какое-то мгновение ему показалось, что в этой немецкой голове есть какая-то неуравновешенность, психический сдвиг.
Неужели Лотце и вправду имел в виду сказанное или это просто ничего не значащая фраза?
— Надеюсь, мы еще встретимся в Сан-Франциско? — сказал Лотце.
Ракета приземлилась.
— Мне будет очень не хватать соотечественника, с которым можно было бы поговорить.
— Я вам совсем не соотечественник, — сказал Бейнес.
— О да, конечно. Но в расовом отношении мы очень близки. Да и во всех отношениях.
Лотце заерзал в кресле, готовясь к тому, чтобы отстегнуться.
«Неужели у меня какие-то родственные связи с этим человеком? — удивился Бейнес. — Какое-то родство во всех отношениях? Значит, и у меня тоже такой же психический сдвиг? Мы живем в умственно неполноценном мире, у власти — безумцы. Как давно мы столкнулись с этим, осознали это? Сколько нас это понимают? Разумеется, Лотце не входит в это число. Пожалуй, если знаешь, что ты сумасшедший, то тогда ты еще не до конца сошел с ума. Или же к нам в конце концов возвращается рассудок, просыпаясь в нас. Скорее всего, пока еще совсем немногие осознают это, отдельные личности там и здесь. Но массы, что они думают? Неужели они воображают, что живут в психически нормальном мире? Или у них все-таки есть какие-то смутные догадки, проблески истины? Но, — думал он, — что же, собственно, обозначает это слово — безумие — юридически? Что я имею в виду? Я его чувствую, вижу его, но что же это такое? Это то, что они делают, это то, чем они являются. Это их духовная слепота, полное отсутствие знаний о других, полная неосознанность того, что они причиняют другим, непонимание разрушения, причиной которого они стали и являются сейчас. Что, они игнорируют реальность? Да. И не только это. Посмотрим на их планы. Завоевание космоса и планет, такое же, как Африки, как Европы. Их не интересует ни какой-то человек здесь, ни какой-то ребенок там. Только абстракции будоражат их: народ, земля, расовая чистота, — Фольк, Ланд, Блут, Эрде. Абстрактное для них реально, реальность невидима. Это их чувство пространства и времени. Они глядят сквозь настоящий момент, сквозь окружающую действительность в лежащую вне ее черную бездну неизменного. И это имеет самые роковые последствия для живущих. Так как совсем скоро они перестанут существовать. Когда-то во всем космосе были лишь одни частички пыли, горячие пары водорода и ничего более, а скоро снова наступит такое же состояние. Мы — это только промежуток между двумя этими состояниями. Космический процесс убыстряется, сокращая жизнь, превращая живую материю снова в гранит, в метан. Колесо его не остановить. Все остальное преходяще. И эти безумцы стараются соответствовать этому граниту, этой пыли, этому страстному стремлению к мертвой материи. Они хотят помочь Природе. И я знаю, почему: они хотят быть движущей силой, а не жертвами истории. Они отождествляют свое могущество со всемогуществом Бога и верят в собственную богоподобность. И это главное их безумие. Они одержимы какой-то одной идеей, архитипической идеей. Их эгоизм настолько разросся, что они уже не понимают, откуда они начали, что они вовсе не боги. Это не высокомерие, не гордыня, это раздувание своего «я» до его крайнего предела, когда уже нет разницы между теми, кто поклоняется, и теми, кому поклоняются. Не человек съел Бога, это Бог пожрал человека. Чего они не могут уразуметь, так это беспомощности человека. Я слаб, я мал. Вселенной нет до меня никакого дела. Она не замечает меня. Я продолжаю вести незаметную жизнь. Но почему это плохо? Разве это не лучше? Кого боги замечают, тех они уничтожают. Будь невелик— и ты избежишь ревности сильных».