— Ваши серьги, — пробормотал он, — вы, вероятно, приобрели их здесь?
— Нет, — ответила она. — Дома.
Чилдан поклонился. Не современное американское искусство, только прошлое могло быть представлено здесь, в таком магазине, как у него.
— Вы надолго сюда? — спросил он. — К нам, в Сан-Франциско?
— Пока не знаю, — ответил мужчина. — Я работаю в Комиссии по планированию повышения жизненного уровня в отсталых районах.
На его лице отразилась гордость. Это был не военный, не из тех жующих жвачку грубых мужланов с жадными крестьянскими рожами, которые рыскают по Маркет-стрит, глазея на непристойные афиши, на стены, увешанные фотографиями блондинок не первой молодости, зажимающих между морщинистыми пальцами дряблые груди, и плотоядно взирающих зевак, которые не вылазят из притонов, понатыканных в трущобах, заполонивших большую часть равнинного района Сан-Франциско и составленных из шатких жестяных или фанерных бараков, которые выросли как грибы еще до того, как упала последняя бомба. Нет, этот человек принадлежал к элите. Утонченно воспитанный, культурный, образованный. Наверняка в этом отношении он был еще выше мистера Тагоми, который являлся, между прочим, высокопоставленным чиновником Главного Торгового Представительства на Тихоокеанском побережье. Но Тагоми — пожилой человек. Его мировоззрение сформировалось еще в дни правления Военного кабинета.
— Вы хотите купить подарок? Что-нибудь из традиционных американских народных поделок? — спросил Чилдан. — Или, может быть, желаете украсить новую квартиру? Если так, то…
Настроение его поднялось в предвкушении выгодной сделки.
— Вы верно догадались, — сказала девушка. — Мы начинаем обставлять квартиру и никак не можем на чем-нибудь остановиться. Вы бы не смогли что-нибудь нам посоветовать?
— Разумеется, мы можем встретиться в вашей квартире, — сказал Чилдан. — Я захвачу все самое наилучшее и помогу вам в выборе. Когда только пожелаете. Это мой долг.
Он опустил глаза, пряча свою надежду. Здесь, наверное, пахнет тысячами.
— Я должен получить кленовый стол из Новой Англии, весь на деревянных шпильках без единого гвоздя, изумительно красивый и заслуживающий внимания, и еще зеркало времен войны 1812 года, затем искусство аборигенов: несколько ковриков козьей шерсти, выкрашенных натуральными красками.
— Я лично, — сказал мужчина, — предпочитаю городское искусство.
— Да, — живо откликнулся Чилдан. — Послушайте, сэр. У меня есть стенное панно времен покорения Дикого Запада. Оно стояло в почтовой конторе, очень оригинальное, на четырех досках, изображает Горация Грилея. Бесценный предмет почитания коллекционеров.
— О! — отозвался мужчина.
Его темные глаза заблестели.
— И стенной шкаф в викторианском стиле, переделанный в 1920-х годах в бар.
— О…
— И, послушайте, сэр: подписанная картина Джина Харлоу в багетной раме.
Мужчина смотрел на него во все глаза.
— Значит, мы договорились? — сказал Чилдан.
Он старался не упустить верного психологического момента. Он вынул из внутреннего кармана пиджака блокнот и ручку.
— Я запишу ваши имена и телефон, сэр и леди.
Когда пара ушла, Чилдан заложил руки за спину и стал глядеть на улицу. Какая радость!
Если бы все дни были похожи на этот.
Нет, это не просто бизнес, это больше, чем просто успех для его магазина, это возможность встретиться с молодой японской парой в неофициальной обстановке, когда его будут принимать как человека, а не как янки, который продает произведения искусства. Да, эта новая молодежь, подросшее поколение, которое не помнит ни военного времени, ни даже самой войны, — именно она составляет надежду мира. Местные различия не имеют для нее никакого значения.
«Все это кончится, — подумал Чилдан, — когда-нибудь. Сама идея мести. Ни угнетенных, ни правительств — просто люди».
Все же он дрожал от страха, представляя себе, как он будет стучаться в их дверь.