Вряд ли кто-то из манипуляторов новыми финансовыми инструментами всерьёз намеревался использовать их в качестве ломика-«фомки» для взлома сейфов потенциальных клиентов. Так и Сергей Пантелеевич Мавроди, начиная торговлю обязательствами своей фирмы МММ, скорее всего честно хотел привлечь дополнительные средства для торговли компьютерами: сей бизнес в ту пору был достаточно доходен, дабы первоначально обеспечивать заявленные выплаты. Но логика пирамид не зависит от благих намерений архитекторов. Как только высота нагромождения бумаг превысит ширину опоры из реальных дел, обвал неизбежен.
Нынче взаимоотношения базиса и надстройки перевёрнуты: ход реального производства напрямую зависит от его отражения в биржевом зеркале. Дабы предотвратить разрушения реальной экономики, властям приходится подпитывать живыми деньгами мёртвые построения финансистов.
Как я уже не раз говорил, чем дальше отрывается денежная масса от товарной, тем острее становится спрос, тем быстрее обесцениваются деньги, тем ощутимее их нехватка по сравнению с объёмом реальной сферы. Инфляция порождает дефляцию. А та неизбежно парализует экономическую жизнь. Не зря рекордные правительственные субсидии начала сентября 2008-го, фактически национализировавшие несколько ключевых секъюритиризаторов, лишь на несколько дней приостановили падение заокеанской биржи.
По экономической же сути инфляция – налог на всех, у кого есть деньги избыточно печатаемого сорта. Нынче все мы в складчину оплачиваем излишнюю ловкость тех, кто решил влить в общий котёл воду вместо водки.
© 2008.09.25. Впервые опубликовано в «Бизнес-журнале»
Между производителем и потребителем
Российское правительство то и дело призывает крестьян самостоятельно торговать на городских рынках, дабы не зависеть от произвола перекупщиков. Тем не менее за базарными прилавками стоят в основном люди, чей вид не даёт ни малейших оснований считать их причастными к труду на земле.
Обычно в этом винят мафиозное объединение интересов спекулянтов и правоохранителей. Но причина гораздо глубже: чисто экономическая - а потому неодолимая.
Разделение труда повышает его производительность. Если крестьянин будет тратить время на поездки в город, на стояние за прилавком, он окажется вынужден уделять меньше сил и внимания уходу за своими угодьями, за инструментами - словом, произведёт куда меньше. Даже если сам он выручит несколько больше - обществу в целом его самодеятельность куда менее выгодна, нежели выделение особой касты торговцев.
Сами торговцы тоже немало выгадывают от своих усилий. Хотя бы потому, что один посредник может взаимодействовать сразу со многими производителями и потребителями. Значит, через его руки проходит куда больший товарный поток, чем через каждого из его контрагентов. Даже если сам он за свои услуги возьмёт весьма скромную долю общей цены - масса его прибыли окажется вполне ощутима.
Раз у посредника много партнёров - ему куда легче добиться монополии, чем любому производителю или потребителю. В самом деле, спрос может быть слишком велик, чтобы его удовлетворил один изготовитель - но торговцу, не нуждающемуся в значительных производственных мощностях, мало что мешает развернуть свою сеть на весь доступный рынок.
Монополия же - прежде всего возможность наращивать цену по собственному произволу. Значит, посредник способен разбогатеть быстрее любого из обслуживаемых им производителей.
Со школьной скамьи нам памятно английское огораживание - изъятие общинных земель в частное владение (в основном - под пастбища для овец: в ту пору в Англии стремительно развивался экспорт сперва шерсти, затем изделий из неё). Крестьянское хозяйство не могло эффективно действовать без общих лугов и лесов. Изрядная часть английских земледельцев разорилась. Многие из них умерли с голоду, остальным пришлось нищенствовать. Одновременно были приняты жесточайшие даже по тому времени законы против безработных, благодаря чему согнанные с земли бедняки оказались вынуждены наниматься к кому угодно на любых условиях. Нарождавшийся класс промышленников оказался на века вперёд обеспечен дешёвыми бесправными рабочими руками.
В целом же перед изобилием жертв огораживания меркнут все ужасы отечественной коллективизации, включая сопряжённый с нею голодомор. По всей хлебородной Руси -включая Украину и север Казахстана - умерло тогда - по самым высоким оценкам - 4-5 миллионов человек, то есть около 2,5-3 % населения страны. Ещё 10-20 миллионов перебрались в город (где, впрочем, были в ту пору необычайно востребованы: страна стремительно создавала мощную промышленность). Относительная доля жителей Англии, чьи судьбы искалечило огораживание, куда больше.