Автобус описал полукруг напротив памятника и остановился. Тротуар оказался сколочен из досок, которые скрипели и пружинили под ногами. Мы с Кушнером отошли в сторону и остановились, чтобы не мешать торопящимся пассажирам. Часть из них пошла через площадь, не обращая внимания на покрывающую ее от края до края жидкую грязь, другие двинулись вдоль домов, где было почище.
– Есть такая примета, – закрываясь ладонью от солнца, Кушнер посмотрел на памятник, – что он всегда указывает дорогу к винному магазину.
Я проследил за направлением руки Владимира Ильича и усмехнулся, прочитав на доме выцветшую вывеску «Продукты».
Двери магазина были заперты на большой висячий замок. Возле дверей стояли четверо парней моего возраста, выглядевших так, словно сошли с экрана фильма о лихих послевоенных годах: заправленные в сапоги темные брюки, кургузые пиджачки и кепки с квадратными козырьками. Когда один из них посмотрел в нашу сторону, у него во рту сверкнула золотая коронка.
– Так вот ты какой, Коммунистический интернационал, – вздохнул я и подтолкнул локтем засмотревшегося на памятник Кушнера. – Давай, Сусанин, веди!
Ориентиром для Мишки послужила церковь, возвышавшаяся над двухэтажными домами, обступавшими площадь. Прищурившись, Кушнер посмотрел на облезлый купол без креста, почесал щеку и неуверенно указал направление:
– Куда-то туда.
Пришлось идти мимо продуктового магазина. При нашем приближении четверка парней замолчала и проводила нас недобрыми взглядами.
Мы пошли по узкой грязной улочке, носившей громкое название Социалистическая. С обеих сторон тянулись одно– и двухэтажные бараки с кривыми дверями и немытыми окнами, с развешенным на веревках бельем во дворах. Прохожих мы не встречали. Кое-где, у самодельных гаражей и сараев, занимались своими хозяйственными делами угрюмые мужики. Один смолил лодку, другие что-то пилили или сколачивали. Искоса смотрели на нас и отворачивались, стоило мне заметить их интерес.
Дома становились все хуже. Сорванные двери, разбитые окна, кучи мусора во дворах. Четыре барака стояли сгоревшими. В боковую стену одного из них врезался грузовик. Или стена была от рождения хлипкой, или ко времени ДТП уже сильно выгорела, но грузовик частично ее проломил и, очевидно, застрял. Кабина машины пострадала от огня так, что теперь даже было трудно определить ее марку. А задние колеса кто-то сподобился снять, подставив вместо них закопченные кирпичи.
– Кино и немцы, – вздохнул я.
Неужели Инга в прошлом году отдыхала в этой дыре? Я бы не согласился здесь жить, даже если бы мне заплатили. Военный городок, в котором я вырос, тоже не отличался размерами и архитектурой, но там была дружелюбная атмосфера – а здесь каждая мелочь действовала угнетающе.
Вслед за сгоревшими домами на правой стороне улицы выстроились две шеренги обвешенных замками сараев, а потом началось поле, посреди которого застыл ушедший в землю ржавый трактор. Насколько я представлял, где-то там, за полем и окаймлявшим его густым лесом, и было Ладожское озеро.
– Кажется, сюда, – сказал Кушнер, поворачивая налево.
Я бы никогда не понял, что это улица, перпендикулярная Социалистической. Я бы подумал, что это обычный проход между домами. Но это была именно улица, называвшаяся Большой Советской.
– Почти как в Ленинграде, – усмехнулся я. – Московского вокзала тут, случайно, нет?
– Похоже, есть. – Кушнер указал вперед и вниз. Я поразился: из-под земли проступали рельсы узкоколейки. Сначала они были едва видны, потом поднялись выше, заблестели на солнце. Проступили и шпалы, так что идти посреди улицы, проложенной, как выяснилось, прямо поверх железной дороги, стало неудобно. Куда вели эти рельсы? Из чистого поля к разрушенной церкви, в которую упиралась Большая Советская?
Справа и слева от нас стояли два одноэтажных барака. Они выглядели прилично: чистые стены, целые стекла, по три машины у входа, среди которых даже затесалась какая-то иномарка неизвестной модели…
Я увидел Ингу. Она сидела перед окном и грустно смотрела на нас, подперев голову кулачком. В косынке и светлом платье она напоминала сельчанку, присевшую отдохнуть после утренней дойки и помечтать о женихе.
Я кинулся к дому. Инга вскочила, прикрыла рот рукой и бросилась от окна к двери комнаты.
Мы встретились в коридоре барака. Не давая ей ни слова сказать, я схватил ее, крепко прижал и принялся целовать. Сначала она неуверенно замерла, а потом жарко ответила на поцелуи. Косынка скользнула по ее волосам и упала к нашим ногам. Когда мы наконец оторвались друг от друга, у меня кружилась голова.