Подойдя к большому прямоугольному зеркалу, висевшему в углу, Юля стала пристально разглядывать себя. «За ореховой рамой, в светлой пустоте отраженной комнаты стояла тоненькая невысокая девушка…. Каждая черта… была легка и чиста, как полет ласточки. Темные глаза с оттенком грустного вопроса казались старше лица», — так описывал романтик Александр Грин избранницу капитана Грэя, учинившего алые паруса пошлому приморскому поселку Каперна. Юлины глаза были ровесниками ее хорошенького личика, остальное подходило, но она со вздохом отвернулась от зеркала, потому что никогда себе не нравилась.
«Стану чемпионкой, вот тогда и поговорим», — внезапно приняла Юля решение и сейчас же отправилась его выполнять, так как спорт кроме тела закаляет и волю — до стального звона.
Подхватив со скамейки свою модную замшевую сумку, приобретенную на премиальные одного благодетеля, в команду которого Аркадий Иванович за мзду продал своих воспитанников на прошлогодней городской эстафете, Юля зашла сначала в крошечный буфет, который находился рядом с «тренерской», купила там булочек с марципаном, облитых шоколадной глазурью и обсыпанных жареным арахисом — не пропадать же бесславно этим дурацким занятым трем рублям, не удержавшись тут же одну съела, а потом пошла на остановку, чтобы поехать на «военный совет в Филях» к дяде Юре, старшему маминому брату.
В ДЮСШ привел свою болезненную, хилую, совершенно не закаленную и в чем-то даже позорящую его седины племянницу именно Юрий Викторович, в свое время закончивший «физвос» пединстинтута и работавший физруком в суворовском училище. Он сдал ее с рук на руки своему однокурснику, Аркаше Срыбных, с заботливым отеческим наказом «драть девку, как сидорову козу», чем тот и занимался на протяжении последних восьми лет, за какие робкая, голенастая, большеглазая ланюшка превратилась в перспективную спортсменку-спринтера.
Пока шла тренировка, начал падать снег, превращая мир в свой фотонегатив: все, что раньше было в нем черным, стало белым, и асфальт уже покрылся слоем снежной крупы, похожим на промышленные залежи манной каши, который предательски маскировал скользкие места. «- Что сказал Александр Матросов у амбразуры? — Гололед проклятый!». Продвигаясь к остановке, Юлька быстро-быстро семенила ногами, будто японская гейша, спешащая на чайную церемонию под цветущими сакурами у горы Фудзиямы, но высокие «взрослые» каблуки давали мало сцепления, и еле удерживая равновесие, она озабоченно приговаривала:
— Ой-ё-ёй! Ой-ё-ёй!
Наконец начинающей фигуристке удалось добраться до дверей как раз подошедшего троллейбуса № 5 — «отличника», как называли его легкоатлетки за примерное по сравнению с «летательными аппаратами» маршрута № 1, непредсказуемыми «одиночками», поведение.
Подышав на покрасневшие от холода ладони, Юля нажала кнопку звонка и немного подождала, пока дверь не открыл дядя Юра, веселый и подтянутый, без единого грамма жира на оголенном мускулистом торсе, одетый в одни спортивные фирменные штаны, как и подобает ярому поборнику здорового образа жизни, и розовые тапочки-зайчики. Когда Юлька покупала их, чтобы подарить на день рождения, тапки казались ей очень миленькими, но, увидев зайцев-выбегайцев на своем сорокалетнем с намечающейся лысинкой дядюшке, она как-то засомневалась в этом. Присев на корточки, Юля сказала:
— Здравствуйте, ушастые! Надеюсь, что он регулярно моет ноги.
— А как же! И духами мажу. Ты проходи-проходи, юный «Гринпис», защитник обездоленной дикой и домашней обуви, сейчас чай пить будем.
— Да я на минутку, дядь-Юр, мне посоветоваться с тобой нужно.
— Тем более. Что же мы, по-твоему, может, еще и в лифте говорить будем?
…Ожидая, пока дядюшка не нальет ей кружку чая, чересчур крепкого по ее мнению, и не положит в него кружок лимона, после чего нужно было ждать, что он разразится лекцией о благотворном действии ударной дозы витамина «С», от которой лимоны и клюкву просто распирает, Юля поскорее перешла к делу:
— Я решила в этом году «Россию» выиграть.
Репетируя предстоящий разговор в троллейбусе, Юля решила, что после такого наглого ее заявления дядя должен или удивиться, или съехидничать:
— А почему не Олимпийские игры?
И тогда ей придется выложить на стол все карты:
— Потому что следующая летняя Олимпиада только через три года. Вот тогда я ее и выиграю!
Но оказалось, что она плохо разбирается не только в молодых людях — дядя Юра обрадовался и сказал:
— Я не против! На Андрейку, на твоего ленивого братца, надежды никогда не было, а на тебя я рассчитывал! Ну, наконец-то в тебе заговорила наша кровь, Каменевых, а не вялая, потомственных аристократов, Никитинская. Давно бы так!