Перед лицом опасности Черчилль по обыкновению не обращал внимания ни на пули, ни на снаряды. Конечно же, его авторитет в батальоне возрастал соразмерно его мужеству, только вот Клементина в Лондоне заливалась слезами, беспокоясь о своем храбром муже. Ее вовсе не успокаивали его складные эпистолы, в которых он писал, будто бы для него это всего лишь «большие каникулы (...), вроде путешествия в Африку»[122]. Жена всегда готова была к худшему. В письмах, которые они писали друг другу ежедневно, были и семейные, и фронтовые, и политические новости. Изгнанник с «Плаг-Стрит» изливал Клементине свое сердце и в то же время без конца давал ей всевозможные инструкции, наказы, не скрывая своего смятения, охватывавшего его всякий раз при мысли о разбитой карьере. «Солдаты, которые меня окружают, видят только мою улыбку, — признавался он, — мое спокойствие и удовлетворенный вид. Мне становится легче на душе оттого, что я могу открыть тебе свое сердце. Прости меня». Несколько дней спустя он снова написал об обманутых надеждах, о своем бессилии: «Я должен молча ждать нового поворота злосчастных событий. Уж лучше пусть тебе затыкают рот, чем позволяют давать советы, которые никто не слушает». Дальше следовали новые наказы Клементине поддерживать регулярную связь с его друзьями и псевдодрузьями: «Мне больше не на кого положиться. Только ты можешь похлопотать вместо меня»[123].
И Клементина без устали хлопотала в высших слоях лондонского общества. Она собирала достоверную информацию и всевозможные слухи, принимала все приглашения, пыталась угадывать мысли друзей и недругов — для того, чтобы направить в правильное русло политические расчеты мужа.
Ведь и на фронте он следил за маневрами британских властей не менее ревностно, чем когда сам их представлял. Между тем на Лондон неотвратимо надвигался глубокий правительственный кризис. Тогда Уинстон укрепился в мысли, что ему необходимо было вернуться в Вестминстер. Воспользовавшись отпуском в начале марта, он таки произнес в палате общин речь, но, увы, выступление его закончилось полным провалом. Боже мой, какие мелочи! Уинстон со свойственным ему нетерпением и верой в будущее уже воспрянул духом и вспомнил, что надежда — одна из основополагающих добродетелей человека. Удобный случай представился ему в апреле: тогда было решено реорганизовать полк Шотландских королевских стрелков, в результате чего 6-й батальон объединили с другим батальоном и Черчилль лишился своего командного поста. С решением он не затягивал. Отныне с фронтом было покончено. 9 мая 1916 года Черчилль вернулся в Лондон.
Министр снабжения армии: 1917—1918
В Лондоне Черчилль оказался совершенно один. Оставив резиденцию военного министерства, он вместе с семьей обосновался в элегантном квартале Саут Кенсингтон (в этом же квартале Уинстон провел последние годы своей жизни), по адресу Кромвель роуд, 41, напротив Музея естественной истории. Предубеждение против Уинстона было по-прежнему живо, злоба, враждебность не ослабевали. В политических кругах в его адрес постоянно сыпались желчные замечания. Выступления Уинстона в палате общин принимались враждебно, о чем бы он ни говорил. В декабре 1916 года в сформированном Ллойдом Джорджем новом коалиционном правительстве, необходимость в котором возникла после того, как консерваторы взбунтовались против некомпетентности Асквита, вновь не нашлось местечка для Черчилля. Новый премьер-министр также столкнулся с яростным сопротивлением лидеров партии тори, которых в правительстве оказалось подавляющее большинство. Уинстон был в ярости, он снова пал духом. Когда ему стало известно, что он оказался не у дел, с ним даже случился приступ бешенства. Черчилль все больше и больше убеждался в том, что постепенно скатывается в пропасть и пути назад нет. Единственным утешением в 1917 году для него стал рапорт специальной комиссии, выяснявшей причины поражения в Дарданеллах. У Уинстона появилась слабая надежда на прощение. Пусть с бывшего первого лорда никто не снимал вины за катастрофу, унесшую жизни тысяч англичан, но, по крайней мере, теперь упреки были справедливо распределены между всеми виновными.
Ситуация в конце концов изменилась в июле 1917 года. Ллойд Джордж, лучше чем кто бы то ни было знавший Уинстона и все его достоинства, рассудил, что целесообразнее было бы заручиться поддержкой Черчилля, нежели внести его в список своих врагов, и предложил ему пост министра снабжения армии. Со стороны консервативной партии раздался вопль негодования, послышались угрозы подать в отставку, исходившие сразу от нескольких министров, но Ллойд Джордж выдержал удар. Он переждал грозу и объяснил свой поступок тем, что этот министерский портфель не давал своему владельцу большой власти, а главное, новый министр не являлся членом военного кабинета. Как бы то ни было, а Уинстон приближался к концу чистилища. Нужно сказать, что он немало удивился такому враждебному к себе отношению и так и не увидел всей глубины пропасти, разделявшей его с товарищами по цеху, — странное простодушие со стороны Черчилля[124].
Уинстон двадцать месяцев ожидал искупления, и вот теперь, вернувшись к власти, он чувствовал прилив сил и бодрости. Его переизбрание в Данди 29 июля было пустой формальностью, и он тут же самозабвенно принялся исполнять свои новые обязанности. Учитывая его «безобидную» слабость вмешиваться в дела своих коллег по кабинету, одна из тетушек Уинстона дала ему мудрый совет: «Крепче держись за снабжение армии и не пытайся руководить правительством!» Таким образом, возобновились партнерские отношения между Ллойдом Джорджем и Черчиллем, однако в условиях, заметно отличавшихся от прежних. На этот раз первый стоял во главе государства, а второй, возглавляя второстепенное министерство, являлся его подчиненным и не имел права голоса в решении стратегических вопросов, касавшихся военных действий. И, тем не менее, полупогасшие огни рампы были Уинстону куда больше по вкусу, нежели мрак полного забвения.
Созданное в 1915 году и поначалу возглавляемое Ллойдом Джорджем министерство снабжения армии отвечало за ключевой сектор вооружения. Когда Черчилль вернулся в правительство, назрела необходимость коренной реорганизации министерства. С момента своего основания оно росло как на дрожжах, и к 1917 году численность его бюрократического аппарата составляла двенадцать тысяч человек. К тому же координировать деятельность разрозненных и разнородных его отделов не представлялось возможным. А потому одной из первых мер, принятых новым министром, была перегруппировка решающих органов министерства и учреждение верховного совета снабжения армии, председателем которого являлся сам Уинстон. В целом его деятельность, отмеченная той же энергией и той же эффективностью, что и несколько лет назад, развивалась в двух основных направлениях: с одной стороны, его внимание поглощала новая материально-техническая база, необходимая для победы, с другой — положение трудящихся и отношения, возникающие в процессе производства.
Что касается первого направления, то в представлении Черчилля существовала тесная связь между вооружением и стратегией. Он с первых же дней вооруженного конфликта высказывал свое крайне негативное отношение к «войне на истощение», которая велась на Западном фронте. Уинстон резко осуждал кровавую бойню, учиненную на Сомме в 1916 году и во время «третьего Ипрского сражения», длившегося с августа по ноябрь 1917 года. Он говорил, что вести «войну на истощение» — значит «губить ужасающее, доселе неслыханное, но все же недостаточное для убедительной победы количество человеческих жизней»[125]. Уинстон ратовал за «войну вооружений», призывал заменить людей машинами.
Теперь в руках у союзников было два стратегических козыря. С одной стороны, в войну вступили Соединенные Штаты, и в скором времени ожидалось прибытие в Европу значительного контингента американских солдат, с другой стороны, с появлением новой военной техники основная ставка делалась именно на нее, а не на солдат. Тогда Черчилль превратился в «человека с Запада». Весной 1917 года он заявил: «Машины могут заменить людей. (...) Различные механизмы способны сделать человека сильнее, служить опорой венцу творения»[126]. Вот почему Черчилль, долгое время не веривший в возможность прорыва на французском фронте, теперь надеялся осуществить его путем массового производства вооружения, в частности, новых видов техники — танков, самолетов и химических снарядов. Потому-то он так враждебно встретил предложение Красного Креста запретить использование отравляющих веществ, ведь «человеколюбивый» Уинстон намеревался пустить их в ход еще в Дарданеллах.
122
Companion volume III, том второй, с. 1410: письмо Клементине Черчилль от 2 февраля 1916 г. (речь идет о поездке Черчилля в Африку в 1907 г.).
123
Письмо Клементине Черчилль от 11 и 19 января 1916 г.: см. Мэри Сомc, Clementine Churchill, с. 235 и 239.
125
Это послание было направлено в военный совет 5 марта 1918 г.: см. The World Crisis, том четвертый, с. 402.