Тем не менее, нужно подчеркнуть, что мировой экономический кризис, разразившийся в 1929 году, уничтожил прежде всего те преимущества, на которые можно было бы рассчитывать с возвращением надежного фунта стерлингов. К тому же возврат к золоту вовсе не был причиной всех тех гибельных последствий, которые с того времени охотно перечисляли недруги Черчилля.
Парадокс заключался в том, что Уинстон первым признал свою вину. «Это была самая большая оплошность в моей жизни», — сказал он своему врачу сразу после Второй мировой войны[159]. Но в чем не приходится сомневаться, так это в том, что в экономике, да и в других областях Уинстон оставался либералом гладстоновского толка, как он сам признался несколько лет спустя: «Я был последним ортодоксальным министром финансов викторианской эпохи»[160]. И действительно, это объясняет, почему в 1925 году Черчилль сделал такой выбор — выбор, продиктованный в равной степени геополитическими и экономическими соображениями. Ведь, по словам Питера Кларка, викторианская финансовая ортодоксальность подразумевала не одну лишь справедливость и добродетель, но также была неразрывно связана с идеей национального величия[161]. В XIX веке в самом деле британское господство, распространившееся по всему земному шару, покоилось на финансовой гегемонии лондонского Сити, военно-морском флоте и империи. Одним словом, в сражение 1925 года казначей Черчилль вступил вовсе не оттого, что был педантичным доктринером, но человеком, твердо верившим в свои убеждения.
Первые последствия принятия «золотого стандарта» дали себя знать уже в 1925—1926 годах — возникли перебои с экспортом, а также обострился хронический кризис в угольной промышленности. Символично, что вот уже несколько лет противостояние труда и капитала было особенно напряженным в этой ключевой отрасли. К тому же профсоюз шахтеров (Miners' Federation), возглавляемый решительно настроенным активистом Артуром Куком, которого ненавидели хозяева и обожали рабочие, выступал в роли ударной группы рабочего движения. Тем не менее на данном этапе позиция Черчилля оставалась сдержанной. «Моя цель, — утверждал он на встрече с банкирами, — сгладить шероховатости классовых отношений и восстановить гармонию в обществе»[162]. Поэтому для начала он решил поддержать председателя следственной комиссии по делам угольной промышленности Герберта Сэмуэла в его поисках компромисса.
Однако среди хозяев шахт и консерваторов нашлось немало желающих проучить тред-юнионы и даже вовсе их уничтожить. Как следствие, началась подготовка к решающему столкновению, в котором смешались социальный страх, ожесточенная классовая борьба и врожденная законопослушность британского общества, присущая всем без исключения гражданам Англии, начиная с участников лейбористского движения. Правда, временами казалось, что вновь наступила эра «двух наций» по Дизраэли[163]. И, тем не менее, до социальной революции — этого пугала, которым без конца грозили консерваторы и прочие реакционеры, было еще далеко.
4 мая 1926 года началась всеобщая забастовка, объявленная конгрессом тред-юнионов в знак солидарности с шахтерами, прекратившими работу 1 мая. Черчилль сразу же различил два аспекта в происходящем. Политический аспект: на его взгляд, всеобщая забастовка была неприемлемым вызовом, брошенным профсоюзами законному правительству, ответственному перед народом. И в этом случае не могло быть и речи о том, чтобы пойти с дерзкими смутьянами на компромисс. Технический аспект: нельзя было не признать того факта, что в угольной отрасли существует социальный конфликт, который нужно разрешить, по возможности достигнув примирения сторон.
На тех же позициях стоял и премьер-министр, приводивший тот же аргумент, что и министр финансов. Кто управляет Англией — всенародно избранный парламент и сформированное на его базе правительство или же профсоюзы, которые не представляют никого, кроме самих себя? Не противоречит ли конституции намерение подменить власть, опирающуюся на всенародное голосование, властью тред-юнионов? Но если Болдуин осторожно касался этой темы и, что особенно важно, ловко пытался разъединить противников, отделив склонное к компромиссу умеренное большинство конгресса тред-юнионов от непреклонного меньшинства упрямцев, то воинственно настроенный Черчилль, охваченный жаждой сражения, все портил. Вопреки своим планам он добился лишь сплочения забастовщиков в единый блок да к тому же навлек на себя гнев и хулу рабочего класса. В одночасье «синдром Тонипэнди» вновь дал о себе знать, усугубленный новыми обвинениями в кровожадности. Репутация врага народа надолго закрепилась за Черчиллем.
Кое-кто даже утверждал, что внутри правительства Болдуина Черчилль вместе с двумя-тремя другими министрами организовал «военную кампанию» против профсоюза шахтеров. Однако нет никаких оснований верить этому утверждению. Напротив, как только забастовка прекратилась (конгресс тред-юнионов остановил ее 12 мая — это была настоящая безоговорочная капитуляция, одни лишь шахтеры мужественно держались целых шесть месяцев, претерпевая жесточайшие лишения), Уинстон Черчилль попытался найти для профсоюза шахтеров достойный выход из положения. Он хотел дать «чумазым» возможность возобновить работу. Однако на этот раз непреклонность хозяев шахт помешала торжеству компромисса.
Как бы то ни было, на протяжении всей недели с 4 по 12 мая 1926 года — недели, когда напряжение достигло своего апогея, военный, даже милитаристский дух Черчилля в сочетании с рецидивным желанием остаться в памяти потомков эдаким эпическим героем заставили его пожертвовать политической целесообразностью в угоду воинственному пылу и предстать в роли опасного экстремиста. Впрочем, эту роль ему приписали без достаточных на то оснований. «Мы находимся в состоянии войны, — ни с того ни с сего заявил он секретарю правительства. — Поэтому нам нужно идти до конца»[164]. Кроме того, его роль была тем более яркой, что Болдуин, желая обуздать министра финансов, назначил его главным редактором «Бритиш Газетт». Эта газета была создана за отсутствием обычной проправительственной прессы, в ней давалась официальная версия происходящих событий. Словом, это была агитационная газета, выражавшая интересы власти. Черчилль, основательно взявшийся за исполнение новых обязанностей, сразу же сделал стиль газетных статей резким и агрессивным, словно он был главнокомандующим армией, усмирявшей повстанцев.
Черчилль так увлекся, что потерял всякое политическое чутье. Например, он не извлек никакого урока из футбольного матча, состоявшегося в Плимуте. Тогда на поле вышли команды полицейских и забастовщиков. Этот матч символизировал честную игру, миролюбивую, со здоровой долей спортивного азарта, в которую народ играл, невзирая на острейший кризис. В довершение рассказа о вторжении министра финансов в мир массовой информации стоит добавить, что он к тому же умудрился вступить в конфликт с Би-би-си. Ведь одержимый своими бестолковыми порывами, Черчилль захотел сделать из корпорации орган правительственной пропаганды, тогда как генеральный директор Джон Рейт был твердо намерен сохранить независимость.
Словом, всеобщая забастовка 1926 года вовсе не способствовала укреплению авторитета Черчилля, а лишь упрочила закрепившуюся за ним в политических кругах репутацию беспокойного и взбалмошного политика. Народ же, со своей стороны, уяснил себе, что Черчилль — представитель ка питала и враг рабочего класса.
Однако министр финансов по-прежнему занимал прочную позицию в правительстве и парламенте. Представленные им государственные бюджеты вплоть до 1929 года были технически грамотными и политически хорошо аргументированными, неизменно получали лестные оценки, хотя и не помогли снизить уровень безработицы. В этом отношении провал политики министра финансов был очевиден. Впрочем, в близком кругу Черчилль выражал сомнения в том, что возврат к «золотому стандарту» принесет положительные результаты. И все-таки несмотря ни на что, благодаря своему опыту, а в еще большей степени силе своей личности, Черчилль по-прежнему оставался доминирующей фигурой на британской политической арене. Эттли не без основания сравнивал его с «Эверестом среди песчаных холмов» кабинета Болдуина.
159
Лорд Моран, Winston Churchilclass="underline" the Struggle for Survival 1940—1965, с. 303 (во французском переводе этот отрывок опущен).
161
См. Питер Кларк, «Churchill's Economic Ideas 1900—1930» в книге Роберта Блейка и У. Роджера Луиса Churchill, с. 94.
162
Выступление У. Черчилля перед членами Ассоциации банкиров 13 мая 1925 г.: см. Мартин Гилберт, пятый том «официальной биографии», 1922—1939, с. 120.
163
См. Бенджамин Дизраэли, Sybil (1845 г.): «В Англии нет общности граждан, в Англии есть их совокупность. (...) Наша королева правит двумя народами. (...) Двумя народами, между которыми нет никакой связи, ни малейшей симпатии, которым непонятны обычаи, мысли и чувства друг друга, словно они живут на разных планетах». Дизраэли имел в виду «бедных и богатых», его социальный торизм послужил одной из основ политического кредо Черчилля.
164
См. Кейт Миддлмас, Thomas Jones: Whitehall Diary, том второй, 1926—1930, Oxford, Oxford University Press, 1969 г., с. 41 (речь идет о событиях 7 мая 1926 г.).