Вопросы убийственно правильные с точки зрения технической целесообразности. И ответить на них с этой же позиции просто нельзя, невозможно, потому что налицо явный технический нонсенс. Элементарная чепуха. Это можно только понять, душой понять, учитывая немыслимую абракадабру самой стройки, где лихо игнорируются все технические нормы и где экскаватор может сойти не только за подъёмный кран, но за бульдозер, за рельсоукладчик, даже за паровой молот, если это будет благословлено лозунгом так называемой "рабочей инициативы".
К тому же в данном случае присутствовала ещё и крайняя необходимость: деревянные стрелы кранов-дерриков не выдерживали тяжести гранитных монолитов, рождённых инициативой стахановцев-каменотёсов (глыбы в два раза крупнее прежних!).
Да, дорогостоящий "Бьюсайрус" во взрывоопасной зоне карьера — вызов здравому смыслу. Но где он вообще здесь, пресловутый здравый смысл, есть ли его следы на этой дурацкой плотине, возведённой чуть не голыми руками на заоблачной высоте?!
Дер тойфель вайс!..[9]
Крюгель налил ещё стакан, залпом выпил, со злостью ощущая горячую волну в горле. Проклятая страна: никогда и ни в чём нельзя положиться на постоянство и предвидение! Одна только водка надёжно крепка, сногсшибательна, и то, если не разбавлена, как в управленческом буфете.
Вспомнился воскресный пикник, угрожающе-вкрадчивый голос начальника строительства Шилова. Поразительно зловещая фигура… Местный административный вождь с лицом хозяина игорного притона. Не он ли организует флажковую облаву?
Его намёки были слишком прозрачны, чтобы не понять, чего он добивается. "Деловое сотрудничество". За этой ширмой крылся обыкновенный торг по решительному принципу: "или-или". Крюгель ушёл от ответа, умышленно напился: какой может быть торг с человеком, за спиной которого изувер-штурмовик Хельмут Бергер?
Так или иначе, жизнь всё равно поставила перед ним эту жестокую дилемму. А если говорить точнее, то и дилеммы уже нет, есть только один исход, один выход, обозначенный флажковым коридором: надо немедленно уезжать. Фарен нах дойчлянд [10]. Бросить всё на полпути, бросить без сожаления и, как говорят русские, "бежать без оглядки".
А если всё-таки оглянуться, чуть-чуть помешкать да и сообщить в компетентные органы русских насчёт высокопоставленного товарища Шилова? На ухо шепнуть: приглядитесь, мол, человек этот с двойным дном, как чемодан контрабандиста…
Нельзя. Безрассудно и гибельно, потому что в Германию в таком случае ехать будет невозможно. Арестуют сразу же на берлинском перроне, а может быть, уже на границе.
Ну, а что он будет делать в Германии, что его ждёт там? Нацистов-штурмовиков он не приемлет, партия социал-демократов, в которую он когда-то входил, фактически разогнана и поставлена вне закона.
Но, чёрт побери, почему обязательно нужно вмешиваться в политику? В конце концов, какое ему дело, кто именно и как правит Германией? Он инженер, квалифицированный строитель, и ему всегда найдётся достойное рабочее место в стране, переживающей сейчас бум национального возрождения.
Военизация, угар милитаризма, диктаторские строгости так называемого "нового порядка"? Во-первых, за всем этим немало домыслов и преувеличений. А кроме того, "Дойчлянд юбер аллес" — не так уж плохо, даже если это горланят штурмовики.
Да, ему надо уезжать на родину… Но уезжать достойно и солидно.
Основательно захмелев, Крюгель вдруг вспомнил о Груньке: у него же имеется своя собственная жена — маленькая очаровательная "фрау Аграфен"! И направился на кухню:
— Майн либер пюпхен! [11] — пошатываясь, вошёл Крюгель. — Я сегодня желайт иметь твоя любовь. Ну-ну, милый жёнка!
— Пошёл к чёрту, — сухо сказала Грунька. — Надрался, так иди дрыхни.
— Почему дрыхни? — обиделся Крюгель. — Я есть твой муж. Ты мой воробьишка.
— Отвяжись, тебе говорят! — рассердилась Грунька, а когда он попытался обнять, ловко увильнула к двери и, оказавшись в коридоре, выключила свет. В темноте Крюгель налетел на табуретку, грохнулся на пол и тут же захрапел.
Утром Крюгель как ни в чём не бывало выпил кринку парного молока, потом долго рассматривал в зеркало лиловую шишку на голове, поглаживал и угрюмо морщился. Не оборачиваясь вздохнул:
— Я уезжаю Германия, Грунька… Ты не поедешь, потому что ты есть плохой фрау. Зэр шлехт! Германии не надо плохой женщин.
— А я и не собираюсь, — сказала Грунька. — Что я там, фашистов не видала? Скатертью дорожка.