– Ага, мы! Голос и подделать можно, – не поверили снаружи и зевнули. – Я открою, а вы на меня, может, с лопаткой наброситесь.
Мама Лена, распихав наваленную у двери утварь, откинула крючок с петли. В проёме стоял мужчина. Кровавые лохмотья висели у него на щёках и на лбу. Женщины в ужасе замерли.
Оглядев поле боя и поскоблив грязной рукой прилипшие и размазанные по лицу ягоды клубники, мужчина грустно констатировал:
– Во всем доме только один нормальный человек. Вон он. К сожалению, он не принадлежит к семейству Лапшовых.
Это он сказал про Стаську, которая с закрытыми глазами стояла на лесенке, ведущей с чердака, и выглядела тихо и невинно, а не как остальные – в перьях и томатном соке. Она ещё не вполне проснулась и сказала, не открывая глаз и явно имея в виду папу Мишу:
– Тебе хвостик отгрызут…
Потом Стася открыла глаза и тоже пошла дуть на пушинки.
Пух кружился по комнате, прилипая к облитому соком Ивану, вымазанному ягодой папе, к лохматому Кошмару и ко всем остальным.
Дашенька, вся пушистая, как зимний зайчик, радостно осмотрела комнату и кивнула папе:
– Видишь, как здесь весело. Даже ночью. Надо здесь навсегда остаться.
– Да, – согласился папа Миша. – Только боюсь, я не выживу, если такое веселье с лестницей будет повторяться слишком часто.
Если вы думаете, что после этого все умылись и улеглись спать, то глубоко ошибаетесь. Потому что тут в посёлке вырубилось электричество. В дачном посёлке «Ромашка» было такое интересное электричество, хронически вырубленное. Мама Лена нашла свечки, и, расставив их вокруг, все принялись собирать пух в целлофановые пакеты. И все, кроме Дашеньки, недоумевали, как в обыкновенной подушке может поместиться столько пуха. А Дашенька недоумевала, почему в подушке один только пух с перьями, а самой птички нету.
Когда пухом набили пять пакетов, все, кроме Ивана и Саши, поднялись на чердак. Саша искала подсвечник для своей свечи, а Иван развлекался, строя из рук смешные тени. Он перебирал, перебирал пальцами, и вдруг на стенке шкафа появилась странная фигура, напоминающая обезьяну. Вспомнив, с чего всё началось, Иван вздрогнул.
– Клянись, что не будешь ехидничать, и я тебе что-то расскажу, – сказал он Саше, дунув на свечку. – Лучше утром.
– Чтоб мне каждую ночь так спалось! – поклялась Саша.
За окном светила луна. Всё небо было в мелких, как брызги, звёздочках, которые можно было разглядывать, не вставая с топчана.
Иван, решив проверить, видно ли отсюда дачу на холме, уверенно шагнул к окну.
Дачный посёлок вздрогнул от очередного жуткого воя. Вопил Иван. Притаившиеся новенькие грабли радостно съездили Ваньку по лбу.
Глава шестая. Утро с петухами
Наверное, тот петух, про которого у кого-то хватило воображения сказать «поёт», был не совсем петухом, а петухо-соловьём или малиновко-петухом. Потому что такого слова, в смысле «поёт», ни сказать об орущем в шесть часов утра хриплым голосом придурке, ни подумать нельзя.
Первые десять минут этого настойчивого ора Иван думал только о хорошо пристрелянной двустволке, присутствие которой как никогда утешило бы его в сегодняшнее утро. Через следующие десять минут ритмичного кукареканья под окнами дачи № 6 смерть петуха от многочисленных ранений показалась Ивану слишком лёгкой. Натягивая шорты, он отчаянно пытался подумать о чём-то хорошем, чтобы не лопнуть от злости. Например, об этих ангельских созданиях – молчаливых дождевых червяках.
Саша спустилась с чердака, закутавшись в одеяло.
– Я и не предполагала, что могу кого-то ТАК СИЛЬНО ненавидеть, – пробормотала она.
Иван понимающе кивнул. И с решительными лицами молодые люди вышли в сад.
Сергеевы с Лапшовыми привыкли к разным городским шумам, но такое истошное, на износ, кукареканье было им в диковинку и даже несколько пугало. Укутавшись в одеяла, почти все обитатели дачи собрались на крыльце и озадаченно смотрели в сторону Терёхиного участка. Прокоп взлетел на забор и тоже посмотрел на соседей.
– О-ох, – раздался на крыльце дружный вздох сожаления – ни у кого под рукой не оказалось увесистого камня. Прокоп, полюбовавшись на дело горла своего, спрыгнул к себе на участок и, время от времени покукарекивая, пошёл завтракать. Наивные городские жители сидели на крыльце и надеялись, что петухи кукарекают только на восходе и закате, в строго отведённое для этого время.
Прокоп же, как и множество других неорганизованных современных петухов, кукарекал под настроение. А если учесть, что жаловаться ему было в общем-то не на что, настроение у него всегда было кукарекательное.