Он сел на землю и ощупал лоб, убежденный, что проломил голову. Слезы у него лились и стекали по щекам. Но лоб не был проломлен, и крови не было, хотя нос заметно распух. Потом он поднялся и медленно пошел дальше, наощупь выбирая путь, потому что хоть луна и взошла, под деревьями было совершенно темно.
Наконец Дон добрался до сухого русла ручья и пошел вдоль него. Он заспешил, вспомнив, что девушка ждет его в машине. Она, верно, разозлилась, подумал он. Ведь он обещал вернуться до темноты.
Он споткнулся о клубок переплетенных ветвей, оставшийся в овраге. Провел рукой по его почти полированной поверхности и постарался представить, что случилось здесь несколько лет назад.
Космический корабль, падающий на Мертвую Землю, вышедший из-под контроля. А Микки оказался неподалеку...
Черт знает что бывает в наши дни, подумал Дон.
Если бы им встретился не Микки, а кто-нибудь другой, кто думает не только о долларах, теперь по всей Мертвой Земле могли бы расти рядами деревья и кусты, дающие человечеству все, о чем оно мечтает,— средства от всех болезней, настоящие средства от бедности и страха. И может быть, многое другое, о чем мы еще и не догадываемся. Но теперь они улетели в корабле, построенном двумя не поверившими Микки гномами.
Он продолжал путь, думая о том, что надежды человечества так и не сбылись, разрушенные жадностью и злобой. Теперь они улетели. «Постойте минутку, не все улетели! Ведь один гном лежит в багажнике». Он прибавил шагу.
«Что же теперь делать? — размышлял он.— Куда идти? Куда лететь?» Что бы ни случилось, оставшийся гном должен попасть в хорошие руки. И так уж слишком много времени потеряно. Если гном встретится с нашими учеными, он сможет еще многое сделать.
Он начал волноваться. Он вспомнил, как гном стучал по багажнику. А что, если он задохнется? А вдруг он хотел сказать что-то важное?
Он бежал по сухому руслу, скользя по гальке, спотыкаясь о валуны. Москиты летели за ним густой тучей, но он так спешил, что не замечал укусов.
Там, наверху, компания Микки обирает деревья, срывая миллионы долларов, подумал он. Теперь их игра кончена, и они об этом знают. Им ничего не остается, как оборвать деревья и исчезнуть как можно быстрее.
Возможно, денежным деревьям для выращивания денег нужно, чтобы гномы непрерывно наблюдали за ними.
На машину он наткнулся внезапно, обошел ее в почти полной темноте и постучал в окно. Внутри взвизгнула его девушка.
— Все в порядке! — крикнул Дон.— Я вернулся.
— Все в порядке, Дон? — спросила она.
— Да,— промычал он.
— Я так рада,— сказала она облегченно.— Хорошо, что все в порядке. А то гном убежал.
— Убежал? Ради бога, как?
— Не злись! Он все стучал и стучал. И мне стало его жалко. Так что я открыла багажник и выпустила его.
— Итак, он убежал,— сказал Дон.— Но, может быть, он где-нибудь по соседству прячется в темноте...
— Нет,— вздохнула девушка.— Он побежал по оврагу. Было уже темно, но я бросилась вслед за ним. Я звала его, но понимала, что мне его не догнать. Мне жалко, что он убежал. Я повязала ему на шею желтую ленточку, и он стал такой миленький.
— Еще бы! — сказал Донателло.
Он думал о гноме, летящем в пространстве. Тот направляется к далекому солнцу, увозя с собой величайшие надежды человечества, а на шее у него желтая ленточка с Мертвой Земли, на которой живут подонки, считающие деньги.
Микки окончил читать. В окна капитанской каюты, где провели ночь черепахи, заглянуло солнце, наполняя воздух влагой и теплом.
— Что скажешь, Дон? — спросил Микки.
— Кто-то ищет кристалл Будды, а кто-то денежных гномов,— задумчиво произнес Донателло.— Странно, что все это происходит на одной и той же земле, на Мертвой планете, которую, быть может, удалось нам спасти от гибели...
— Но денежных гномов здесь искал не только я, но и ты, Дон,— обиженно произнес Микки.
— Хорошо, что они улетели,— сказал Раф.
— И хорошо, что мы — черепахи, не помним ничего этого,— добавил Лео,— значит, нам нечего стыдиться. Так, Дон?
Донателло встал и вышел на палубу. Вслед за ним поднялись черепахи.
— На этой планете сокрыты великие тайны Будды,— сказал Дон, глядя в бескрайнее небо,— а что знаем мы, черепахи, о жизни? Если бы Будда позволил нам остаться на этой земле до тех пор, пока мы не увидим собственными глазами ту новую жизнь, которая должна вскоре вылупиться из наших коконов, для возрождения которой он и отправил нас сюда, если бы нам была оказана такая милость... — Донателло улыбнулся,— больше мне ничего не надо...
И я возвращаю тебе, Великий Будда, твой дар — волшебный кристалл. Пусть он освещает путь каждому, кто идет в темноте, по мертвым планетам и дорогам... Пусть горит путеводной звездой и для моей Бесприютной Души, скитающейся по волнам Вселенной. Возьми его! Я сделал, что смог!
И Донателло бросил в морскую глубь алый кристалл Великого Будды.
— Я остаюсь здесь, черепахи! — сказал он.
Они взялись за руки, и, образовав плотное зеленое кольцо, запели свою веселую песню:
— Вслед за нами придут другие,
Будет больше у них терпенья,
Больше ловкости и упорства,
И земля устоять не сможет
Перед их красотой и силой!
А поддержкой им будет песня
Та, которую
Мы сложили.
Эй! Черепахи!
Эй! Не робей!
Вперед! Черепахи!
Вперед!
Возьмите старую черепичную крышу
Вскоре после полудня
Рядом поставьте
Высокую липу,
подрагивающую на ветру,
Поместите над ними, над крышей и липой,
Синее небо.
В белой кипени облаков, отмытое поутру!
И не вмешивайтесь.
Глядите на них.
Эй! Черепахи!
Эй, не робей!
Вперед, черепахи!
Вперед!
Пароль — свобода.
Донателло лежал на земле. Долго лежал. Сердце его билось нежностью и любовью, раздирающей грустью и нежностью. Голубая бездна была над ним, с каждой минутой синея и отчетливей показывая звезды. Закат гас. Вот разглядел уже он свою небесную водительницу, стоявшую невысоко, чуть сиявшую золотисто-голубоватым светом. Понемногу все небо наполнилось ее эфирной голубизной, сходящей и на землю. Это была голубая Дева. Бесприютная Душа. Она наполняла собой мир, проникала дыханием в каждый живой стебель, в каждый атом. Была близка и бесконечна, видима и неуловима. В сердце своем соединяла все облики земных любовей, все прелести и печали, все мгновенное, летучее — и вечное. В ее божественном лице была всегдашняя надежда. И всегдашняя безнадежность.
Из далеких глубин влажного неба доносился ее голос:
— Где-то в траве, на меже
Громко сверчки залились.
Вздрогнув, утун обронил
С ветки желтеющий лист...
Миры — неземной и земной —
Подвластны печали одной.
Тысячи облаков,
Посеребренных луной,
Небо затяну, боюсь,
Плотною пеленой...
К ней ему плыть,
Ей к нему плыть —
Как же теперь
Им быть?
Мост через звездный поток
Стая сорок наведет.
Но повидаться им вновь
Можно лишь через год!
Что может быть трудней
Разлуки на столько дней!
Я утешаю себя
Тем, что ткачиха давно
Ждет своего Пастуха —
Вечно ей ждать суждено.
Солнечно вдруг,
Пасмурно вдруг,
Ветрено вдруг —
Жизни
Извечный круг.
По бескрайнему небу одна за другой проплывали разноцветные мячи планет. Это были далекие и близкие звезды. Донателло научился узнавать их по цвету.
Прошел год с тех пор, как Донателло, Лео, Микки и Раф жили на этой новой уже не Мертвой, а ожившей земле. Из коконов, оставленных ими на берегу, возникла новая жизнь. Наступила весна. За эти двенадцать месяцев на новой земле произошли большие перемены. Время здесь двигалось иначе, чем прежде. Один год был равен ста предыдущим. Много живых существ успели родиться на свет, но многие, узнав о прошлом планеты, решали покинуть ее. Уходили, улетали переселенцами на другие звезды, планеты, в иные миры. Кроме того, все хотели стать последователями нового учения, странного и непонятного, но связанного с чудовищным мрачным прошлым Мертвой планеты, цивилизации, которой не раз заходили в тупик. Многие стремились избежать самого места, о котором ходили страшные слухи. Новое учение было связано с переселением человечества на иные духовные планеты, путь к которым должен был каждый найти сам. Это учение начал проповедовать год назад один из стариков, одиноко живших в мертвом лесу. Звали его Сан.