Чуть позже из кухни донесся грохот, а вслед за ним какой-то металлический звон и плач моей дочери.
Я вскочил и опрометью кинулся вниз. Ироника, плача, лежала на полу. Вокруг нее были разбросаны ножи, вилки и прочие столовые приборы. Очевидно, она решила печь пирожки сама, сумела дотянуться до выдвижного ящика и случайно опрокинула его. Все, что в нем хранилось, посыпалось прямо на нее. Я с ужасом увидел темное пятно крови, с пугающей быстротой расплывающееся по полу у верхней части ее ноги. Я усадил дочь на стол, стянул с нее колготки и увидел глубокий порез на внутренней части бедра. Вероятно, тяжелый и острый, как бритва, разделочный нож, падая, поранил ее. От вида текущей ручьем крови мне едва не стало плохо. Я схватил чистые кухонные полотенца, одним из них перетянул Иронике бедро выше пореза, а другое прижал к ране. Ироника по-прежнему хныкала, однако меня особенно встревожило, что лицо у нее сделалось каким-то неестественно бледным.
Подхватив ее на руки, я выбежал из дома. В случае надобности я бы мог и сам отнести ее в Королевскую больницу,[40] расположенную в двух километрах отсюда, однако у нашего соседа Кая имелась машина, и днем он, как правило, сидел дома. К счастью, в тот день он также оказался на месте и отвез нас в больницу на заднем сиденье своего старенького «сааба». По дороге мне казалось, что Ироника становится все бледнее и бледнее, несмотря на то что я изо всех сил зажимал рану. Ее плач превратился в тихое всхлипывание, глаза закрывались сами собой.
Помню, единственной моей мыслью в тот момент было: «Господи, что же я натворил?!»
По приезде мы сразу же направились в травмпункт, где мужчины в белых халатах отобрали у меня Иронику и отвезли прямиком на операционный стол. Я позвонил жене на работу и рассказал о том, что произошло. На другом конце телефонного провода повисло гробовое молчание, в трубке не было слышно ни звука — даже дыхания Лины. Когда она наконец заговорила и сказала, что едет, голос ее дрожал.
Мне показалось, что прошло несколько дней, хотя минуло не больше получаса, прежде чем Иронику вновь вывезли из операционной. Меня заверили, что с ней все будет хорошо: ей сделали переливание крови и зашили поврежденные вены.
Лины все еще не было, и я в одиночестве сидел у кровати спящей Ироники. Ужасно было видеть ее маленькое тельце, лежащее на огромной больничной кровати, однако при этом сама она выглядела такой спокойной и умиротворенной, будто весь этот шум, поднявшийся вокруг нее, нисколько ее не касался. Когда Лина наконец приехала, то, не удостоив меня даже взглядом, сразу бросилась к кровати и взяла Иронику за руку. Я протянул ей бумажную салфетку, она, по-прежнему не глядя на меня, взяла ее и высморкалась.
Когда же жена в конце концов заговорила, в ее голосе звучал с трудом сдерживаемый гнев.
— Где был ты? Почему не смотрел за ней? Почему она вообще оказалась не в детском саду?..
Вопросы сыпались на меня один за другим, так что я не успевал отвечать на те, где недостаточно было ограничиться простыми «да» или «нет». Я обнял жену и притянул к себе. Поначалу она пыталась сопротивляться, затем обмякла, сама обняла меня и начала всхлипывать. Я тоже не смог дольше сдерживать слезы.
Лина осталась с Ироникой, а я отправился домой — уходя, я в спешке даже не запер дверь, не говоря уже о том, чтобы прикрыть окна. Я все еще ощущал всплеск адреналина. Мысль о том, какой страшной бедой все это могло обернуться, не давала мне покоя. В то же время я чувствовал себя счастливейшим человеком на свете. Пытаясь хоть немного привести в порядок нервы, я занялся работой по хозяйству, которую с утра наметил на сегодняшний день. Я постирал, убрал на кухне: тщательно оттер с пола кровавое пятно, подобрал, вымыл и положил обратно в ящик разбросанные приборы. Заляпанные кровью колготки Ироники предпочел выкинуть. Я попросту не мог допустить, чтобы они когда-нибудь попались мне или кому-либо еще на глаза, напомнив о сегодняшнем происшествии, и поэтому вынес их в мусорный бак у дороги. Когда все это было сделано, единственным следом несчастья осталась зарубка на полу кухни в том месте, куда, предварительно пронзив бедро моей дочери, вонзился разделочный нож.