…Илья кричал, захлебываясь криком и слезами. Кричал от чужой боли, наполнявшей его собственное тело. Все, все, что угодно, только бы прекратились эти пытки, только бы пришел конец. Порванные сухожилия, поломанные кости и мертво все внутри. Приговор прозвучал, как музыка. Конец, скоро будет конец.
…Секунды текли так медленно. Все решено, скорей бы рассвет. От боли сводило все тело, спасал только холод, унимая боль. Шаги в гулкой тишине были еле слышны, и на секунду охватила паника. Неужели снова? Неужели опять?! Но дверь открылась непривычно тихо, не до конца, и захлопнулась сразу за спиной пришедшего. Мутный свет и изображение перед глазами расплывалось, но голос был слишком знаком. Он говорил и говорил что-то, но слова и их смысл проникли в сознание только вместе с прикосновением, от которого тело выгнуло в дугу. Сухие губы прикоснулись к губам, и это словно заставило проснуться. Неверие, жгучая обида и боль. Он бы откатился подальше, если бы мог, но у его любимого палача были такие теплые, нежные руки. Он говорил о том, что страх затмил ему разум. Что никогда никого прежде он не любил с такой силой. Что сожалеет и что поможет. Им нужно только дождаться утренних сумерек, пока охрана еще не сменилась. Болью огрызалось все тело, но в чужих руках было спокойно и так хорошо. Он поверил. Еще один раз. Терять все равно больше нечего, а сердце билось от надежды и даже не на жизнь, а на счастье быть с тем, кого так любишь.
…Слишком неловок и неуклюж. Кости на ногах после пыток остались целы, но пальцы вывернуты, а руки висели плетью. Невозможно бежать, даже нормально идти, а впереди ступеньки, двор и забор. Он вскрикнул, когда его подхватили на руки. Вынесли во двор, поставили у незапертой калитки и толкнули прочь, умоляя уходить. Там, за спиной доносились крики и бряцанье оружия. Илья чувствовал только чужое отчаяние. Калитку захлопнули за его спиной.
…Он бежал, бежал прочь. Оскальзывая, запинаясь, чуть не воя от боли и вытирая слезы напополам с кровью, сочащейся из пораненной брови и губы. Он слышал крики за спиной, вздрагивал от страха и, в конце концов, спрятался под перевернутой сломанной телегой. Погоня не заметила его, но он все равно просидел там до самой темноты, рискнув выбраться лишь когда на землю опустилась темнота. В чьем-то дворе он украл сушащуюся рубашку, из хлева — подобрал не съеденное скотиной. И схоронился до утра, укрывшись старой дерюгой.
…Утром жителей начали сгонять на площадь. Его не заметили, но он сам пошел следом, услышав разговор. Сегодня казнь, кого-то сожгут на костре. Пособника дьявола, который помог колдуну сбежать.
…Он торопился как мог, но тело не слушалось. Он был похож на пьяного или прокаженного, и его словно не замечали. А все, чего хотел он — это успеть. Успеть сказать, успеть спасти. Но на площадь попал, когда треск костра заглушил полный боли и муки человеческий крик. Он не успел.
…Он стоял на коленях в грязи, под проливным дождем. Вокруг — никого. Только воздух был наполнен смрадом и запахом дыма. Илья не слышал голос, но губы шевелились сами: «Я найду тебя. Через десять лет или сто, но я найду тебя. Клянусь в этом тебе своей душой и жизнью. Найду».
Реальный мир словно ударил под дых. Илья захлебнулся воздухом, закашлялся, срывая очки с лица. Его согнуло пополам, дрожь в пальцах было не остановить. Перед глазами все еще мелькали кадры чужой жизни, с которыми мозг пытался справиться, но дыхание уже приходило в норму.
— Что тебе нужно? — собственный голос был сорванным, горло саднило. Он кричал? Илья медленно выпрямился, щурясь. Саша… Вернее, то, что было вместо Саши, улыбалось, глядя на него черными глазами.
— Чтобы он меня отпустил, — в расширенных во всю радужку зрачках полыхнуло пламя ярости.
— А разве он тебя держит? — от пережитого еще подрагивали руки, но Илья все-таки смог заставить себя успокоиться. Вернул очки на место, попытался собрать бумаги на столе.
— Он провел ритуал. Через одну или две жизни. Переродился колдуном и призвал меня, чтобы я помог ему отыскать своего шелудивого пса! — выплюнул «Саша». — Только его убили до того, как он смог закончить призыв. Я успел дать ему свое обещание, а он мне — нет. И теперь я привязан к его душе. Из раза в раз, из жизни в жизнь, я скитаюсь по векам за ним следом. Не успевая снова и снова. Хочешь спасти этого парня? Ты знаешь что делать, — почти мурлыкнул он, закрыл глаза, и Саша вдруг забился. Застонал, царапая обивку мебели, выгнулся и обмяк, теряя сознание.
Илья несколько секунд просидел в полной тишине, а потом заставил себя подняться. Залпом допил вино прямо из горла, рассеянно собрал рассыпавшиеся бумаги, и присел рядом с Сашей. Погладил холодные пальцы, прижал их кончики к губам и закрыл глаза. Все встало на свои места. Наконец-то мозаика сложилась, но что теперь делать — Илья не понимал. Он врач, а не детектив. И время все так же неумолимо утекало. Впрочем, сдаваться он не собирался. Не тогда, когда «диагноз» наконец поставлен. Может, все-таки вызвать экзорциста?
========== 9. ==========
— Ты совсем забросил клинику? Илья, ты меня начинаешь пугать хлеще твоего любимого пациента, — Ольга возникла за его плечом карающим мечом.
Илья, вторую неделю безуспешно пытающийся найти Саше того, кого тот так долго и безуспешно искал, только с силой потер лицо.
— Ему становится все хуже. Он почти перестал различать реальность, и ты это знаешь. Что еще я забыл?
Ольга поджала губы и отошла.
— Звонили из суда. Ты помнишь дело Ольшанского? Ты его освидетельствовал. Тебе нужно явиться на заседание. И, кажется, оно уже завтра.
Илья кинул на нее обжигающий, почти ненавидящий взгляд. Иногда он женщин совсем не понимал. Может, он и стал со всеми этими проблемами похож на психа, но это не значит, что он вдруг ослеп или вдруг перестал различать эмоции в голосе или по тому, как поджаты губы людей, которых он успел хорошо изучить.
— Не будь ты замужем, я бы решил, что ты ревнуешь, — Илья водрузил очки на место и резко развернулся к ней вместе с креслом.
Ольга побледнела, на мгновение, кажется, даже подавилась воздухом, и ринулась к выходу.
— Идиот!
Илья хмыкнул и потер шею. Не лучшая его выходка, Ольга будет долго дуться, но это все же лучше, чем непонятная ненависть и неприязнь к Саше, которому действительно было все хуже. Он перестал выходить, почти перестал разговаривать после того сеанса. Все это время он просто лежал на кровати и смотрел прямо перед собой. Он послушно ел, ходил в душ, но апатия была настолько сильной, что на Илью временами накатывал страх. Самым страшным было то, что он понимал: Саше сейчас не поможет ничего. Но в одном Ольга права: забывать обо всем остальном не стоило. Он вложил в клинику слишком много, чтобы потерять. Даже ради Саши.
Судебные процессы Илья ненавидел всей душой и уходил сразу, как только представлялась такая возможность. В этот раз он даже собирался перекусить перед возвращением в клинику, как только начнется перерыв. Быстро подтвердив свое собственное заключение, он вернулся в зал на свидетельскую скамью, немного полистал страницы браузера в телефоне и, почувствовав вдруг чей-то взгляд, вскинул голову. Скользнул по лицам сидящих, заметил девушку, смотрящую на него, улыбнулся, отвернулся и словно споткнулся о такие знакомые темные глаза. Лишь секунду он смотрел в них, но внутри все дрогнуло. Парень. Мужчина. Тот, на рисунках Саши. Он сидел на скамье рядом с прокурором, внимательно слушал адвоката и быстро делал в блокноте какие-то пометки. Чуть более взрослый, строгий, почти холодный в своем костюме-тройке. Отстраненно удивляясь собственному спокойствию, Илья не сводил с него взгляда, пытаясь придумать, что сказать, как заставить пойти с собой. Так и не придумав, почти бегом рванул следом, стоило только начаться перерыву. Но толпа журналистов за дверью, сопровождавших весь довольно сложный процесс, разделила их почти мгновенно.