Начштаба с усмешкой, чуть приметно разошедшейся в усах, припомнил две первые заповеди старика: «Строй — святое место» и «Политика — не дело военных» — и жирно подчеркнул в своем письме фразу:
«Офицер отныне должен стать политиком».
Он задул свечи, в темноте спрятал письмо за обшивкой дивана и тяжело опрокинулся в скрипучее корыто походной кровати.
X
До прихода гостей Цилечка убрала с углового столика бархатную сумку с отцовским талесом. Сняла с комода пятничные серебряные подсвечники. Смахнула пыль с бумажных роз, издавна стоявших на подзеркальнике, и спрятала за перегородку принарядившихся родителей.
Зальца была заставлена старомодным рухлядным диваном с разлапистыми креслами в простенках. По бокам свинцово-тусклого зеркала висели два увеличенных портрета: пышнобородый местечковый раввин в черной ермолке, с необыкновенно узкими плечами и дороднейшая, с испуганно вытаращенными глазами его супруга встречали необычайных гостей своей внучки.
Гости ввалились сразу. Были тут капитан Космачев в парадно угловатом френче, румянорожий «хозяин» собрания Гедеонов и прочая офицерская мелкота из штаба. Всемирный Цыган привел трех говорливых сестричек из лазарета и сестру-хозяйку из банно-прачечного отряда, известную в штабе под именем «Мистической сестры». Из-за высокого костлявого плеча ее несмело выглядывал пришедший последним Мариша.
Гости долго толкались в тесном закоулке около вешалки. Сестрички меняли грязные солдатские сапоги на туфли, принесенные под мышкой, потом долго оправляли друг на друге белоснежные косынки.
Наконец Мистическая сестра прошла в зальцу и величественно опустилась посредине дивана, поводя огромными, пугающими глазами на исхудалом лице.
— Кто это? Ваша дама? — подошла к Марише Цилечка. — Смотрите, я ревнивая.
— Моя? Нет, что вы! — сконфузился Мариша. — Мы только вместе вошли. А кто она? Она была курсисткой. У нее был жених. Знаете, как ее называет Вильде: «Рассказ, утративший тему». Вы заметили большую брошь у нее на груди?
— С портретом красивого военного?
— Да, поручика. Это и есть жених, он пропал без вести еще в начале войны, где-то на Мазурских озерах. Она сразу после этого поехала на фронт сестрой милосердия. Портрет она никогда не снимает, всегда носит на виду. Даже зимой, говорят, ходит с открытой грудью. Может быть, кто-нибудь скажет ей что-нибудь о женихе.
— Как это все интересно! — засмотрелась на Мистическую сестру Цилечка. — Значит, она его так сильно любила?
— Не знаю. Вильде считает, что все это кокетство. Говорит, что на эту тему во время войны написаны тысяча и один рассказ. Никакой, говорит, ей поручик не нужен, просто жениха ищет.
— Ну, я вижу, он нехороший, ваш Вильде, — вздохнула Цилечка. — Разве так в жизни не может быть?
— Я этому тоже не верил, а она, говорят, действительно выходит замуж за нашего казначея.
— Вон за того маленького, ушастого? О ужас!..
Цилечка прикрыла глаза ладонью.
За спиной Мариши звякнул шпорами Космачев, засипел над ухом:
— О чем это вы тут шепчетесь в углу? Что за секреты в обществе? Может быть, мы вам мешаем?
— Так, посплетничали немножко, — встряхнула головкой Цилечка. — А я и забыла, что у меня гости, вот так славно! Прошу вас, садитесь, пожалуйста! Прошу вас! — шаркала она туфелькой.
Всемирный Цыган придвинул кресла. И когда уселись все, всегдашний тамада Гедеонов внес огромную миску с дымящимся вином.
Он держал ее высоко над головой и, пуча глаза, по-дьяконски прорычал:
— Пиите от нея вси-и!..
Обошел всех сидящих и торжественно опустил миску посредине стола. В зальце душно запахло пряными специями глинтвейна.
— Первое пьем, — зачерпнул тамада из миски, — в честь нашей маленькой, дорогой хозяюшки.
Сияющая Цилечка чокнулась со всеми. В коричневом платьице гимназистки она казалась еще тоньше и изящнее, чем раньше. Последним протянул к ней свой стакан Всемирный Цыган. Мариша заметил стойко задержавшийся на ней его взгляд.
Потом пили поочередно за «искосеса», за «искоофа» и за «искосола»[2].
«Искосолом» был единственный Мариша.
— Садитесь поближе, вот сюда, — подтянула Цилечка к себе его стул и прошептала на ухо: — Мне с вами хорошо. Почему это?
— Не знаю почему, — ответно коснулся губами ее волос Мариша, — но и мне здесь хорошо только с вами. Я бы не пришел сюда, если бы не было вас.
— Это правда?