На телеграфной станции работало четыре человека, и все были одеты в форму, как и положено в этой «стране мундира»[86]. Но телеграфировать им особо было нечего. За последние две недели пришла всего одна телеграмма, и четыре человека, смею заметить, были в состоянии справиться с такой нагрузкой. Думаю, что этот телеграф мог посоревноваться с норвежской станций на Шпицбергене, где в зимние месяцы, насколько мне известно, норвежское государство зарабатывало больше денег на продаже щенков ездовых собак, чем на телеграммах.
Востротин послал несколько телеграмм, и Лорис-Меликов сделал то же самое. Так что четырём телеграфистам была задана работа, которой было больше, чем за многие месяцы.
После того как покончили с телеграммами, Востротин отправился к своему приятелю купцу, чтобы купить продукты. Он всегда внимательно следил за тем, что мы едим, потому что считал себя хозяином, принимающим дорогих гостей в родном краю, и надо признать, что он был отличным хозяином. В лавке я встретил пьяного тунгуса, который жёлтым цветом лица разительно отличался от других представителей коренных народов, встреченных нами ранее. На лице у него была татуировка. Два полумесяца шли от уголков глаз вдоль щёк до самого подбородка. Похоже, это обычная татуировка для тунгусов[87]. Миддендорф даёт рисунки подобных. Было довольно странно, что за всё время путешествия это был первый встреченный нами тунгус, хотя их очень много в этом краю. Мне объяснили, что тунгусы — народ довольно богатый, у них много оленей, которых надо пасти, поэтому они по большей части и живут в лесах и практически не занимаются рыбной ловлей, как более бедные енисейские остяки, у которых есть только собаки, жёны, дети да ещё кое-какой скарб, который они везде с собой и возят.
Нам надо было торопиться на пароход. На берегу тем временем к Лорис-Меликову пристал другой купец, который стал его расспрашивать, почему это мы пошли в лавку к другому торговцу, ведь у него ничего нет путного, а если и есть, так всё украдено у него, честного купца. Он утверждал, что он — самый тут главный и именно к нему мы и должны были направить свои стопы. Востротин позже объяснил нам, что этот торговец — пришлый, обосновался тут совсем недавно и отличается большим консерватизмом, в то время как другой — либерал. Последний успел на прощание привезти нам в лодке сушёной рыбы в подарок.
Мы немного подождали команду, которая тоже сошла на берег отправить телеграммы, и развлекались тем, что, сидя на палубе, наблюдали на происходящим на берегу. Там мало-помалу собралась целая толпа народа, потому что на нас явились поглазеть многие мужики, бабы и ребятишки. Вероятно, приход в их село «Омуля» был большим событием в их однообразной жизни. Они в большинстве своём открытые и доверчивые люди, среди них было много светловолосых и русых. И вообще я мог бы запросто принять их за корабелов, живущих где-нибудь в деревушке на берегу фьорда в Норвегии.
Скоро к толпе присоединился и младший телеграфист в форме, у которого именно сейчас появилось время пойти погулять, и работа — наши телеграммы — была ему в том не помеха. Но, наверное, и это работа не была срочной, как и всё остальное в этой стране, где не любят торопиться. Да и на почте, верно, остались ещё трое служащих, которые в состоянии отослать телеграммы. А этот подошёл к группке девушек и стал развлекать их. Вскоре на берег спустился ещё один парень, с корзиной провизии и котелком. Завязалась оживлённая беседа, а потом все они пошли к одной из лодок, уложили свои пожитки и отчалили. Было очевидно, что молодые люди отправились на вечернюю прогулку, которая могла перерасти и в ночную. Они так весело смеялись и были так по-юношески счастливы, что я надеялся, они отлично проведут время. Телеграфист сидел на руле. Так что наши телеграммы остались на попечении троих остальных.
Но вот на борт вернулась команда, мы подняли якорь и около половины шестого вечера отправились дальше. Шли мы долго, благо ярко светила луна, а погода была хорошей. Только в десять, преодолев порядочное расстояние, мы встали на якорь.
Была тихая прекрасная ночь. Кругом была безграничная синь и блестящая гладь воды, в которой, как в зеркале, отражались прибрежные берёзы. На восток от нас на крутом обрыве чёрной стеной стоял лес. Он был как мираж в призрачном лунном свете. Удивительная тишина царила в лесу, где бледные лучи луны с трудом пробивались сквозь листву, а деревья отбрасывали тень на землю. Странно, что эти дремучие необозримые леса с их реками и проживающими тут туземцами никогда не пленяли детской фантазии, как девственные леса Америки с их краснокожими обитателями. Названия рек: Енисей, Лена, Ангара, Тунгуска, Байкал — и племён: остяки, тунгусы, якуты — никогда не пробуждали мальчишескую фантазию, как Гудзон, Делавэр, Великие озёра, по берегам которых издревле селились могикане, делавары, индейцы сиу. Быть может, потому, что у Сибири нет своего Купера? Ведь жизнь здесь не менее удивительна и сказочна, чем в Америке.
86
В начале XX века германский офицер Гейно фон Базедов, не раз бывавший в нашей стране, писал: «Россия — страна мундира…» Он — автор книги «Путевые впечатления о военной России. Быт русской армии XVIII — начала XX века».
87
Это утверждение неверно. У охотников-тунгусов каждый род отличался особой татуировкой лица. Застигнутый на чужой территории человек из другого рода мог быть убит.