Положение создалось критическое. Я понял, что штаб дивизии подвергся нападению и вынужден был передислоцироваться в другое место. Подрезово было занято гитлеровцами.
Несколько фашистов сгруппировались рядом у небольшого сарайчика. Надо было что-то предпринимать, иначе - плен. Вынув из кармана гранату, вложил запал и швырнул ее в фашистов. Раздался взрыв. Затем я бросил другую гранату. Снова взрыв. В этот момент со стороны ударила автоматная очередь. Я почувствовал, что ранен. Слышу голос Гранника: "Ложись! Ползем!" Упал рядом с ним. Поползли. Но через несколько метров Гранник выдохнул: "Больше не могу". Это были его последние слова. Склонившись над товарищем, я понял, что он мертв. "Пока не потерял сознание, - подумал я о себе, - надо уходить". Встал и в открытую пошел. Фашисты, опомнившись, открыли по мне огонь. Еще несколько пуль попало в меня. К счастью, ни одно из ранений не оказалось смертельным. Гитлеровцы не стали преследовать меня, считая, видимо, что со мной все кончено. Вскоре я оказался в руках наших санитаров.
До 12 октября части дивизии вели бои, будучи в полном окружении. Кончились боеприпасы, продовольствие. Автомашины, артиллерийские тягачи и бронемашины остались без горючего. Более пятисот человек тяжело ранены. Предложение комдива прорваться севернее Вязьмы командующий армией генерал К. И. Ракутин не поддержал. Южнее же Вязьмы оказались сплошные ельники и болота, не проходимые для техники. Выход один: привести все транспортные средства и боевую технику в негодность, а личному составу частей и подразделений организованно выйти из окружения.
Все тяжело раненные бойцы и командиры, в том числе и я, были оставлены в глухой лесной деревушке Михайловке. Рядом со мной был и редактор дивизионной газеты старший политрук Николай Виссарионович Фастов. У него было тяжелое пулевое ранение, но он еще мог передвигаться. Он-то и поставил меня, как говорится, на ноги.
Местное население помогало тяжело раненным бойцам и командирам добираться в госпитали в Вязьму. 6 ноября 1941 года и мы тронулись в путь. Нас было более 250 человек. Ориентиром для движения был участок железной дороги Вязьма - Брянск, проходящий по Брянским лесам. В то время движения поездов по нему не было. Избрали мы этот путь не случайно: в лесах не было фашистов.
Три дня нам потребовалось для того, чтобы пройти первые 50 километров и достичь деревни Валь. Погода нас не баловала - то мороз, то оттепель, то снег с дождем, то пронизывающий ветер. Мы же все были в летнем обмундировании. Сооружали что-то вроде палаток, чтобы согреться, из солдатских одеял. Шли больше ночами, а дневали в лесу. Костры развести, чтоб согреть воды, обогреться и обсушиться, было нельзя - где-то поблизости рыскали гестаповские ищейки и полицаи. В каждом населенном пункте висели фашистские объявления и приказы с угрозами расстрела советских людей за малейшее неповиновение гитлеровским властям или помощь красноармейцам и командирам Красной Армии, выходящим из окружения.
И все же местное население встречало нас дружественно, стремилось обогреть, накормить, дать одежду. Я с благодарностью вспоминаю Евдокию Константиновну Иванову из деревни Валь Всходского района Смоленской области. Как родных, приняла она меня и Николая Фастова. Хотя и сама жила впроголодь, три дня нас кормила, чем могла, постирала белье, починила изодранную одежду, истопила для нас баню. Из своих скудных запасов женщина дала нам продуктов на дорогу, а провожая нас, приговаривала: "Доброго вам пути и скорого возвращения. Будем ждать вас с победой".
Не могу не вспомнить еще об одной семье. Когда мы выходили к деревне Пилыцина Выгонического района Орловской области, на опушке леса нас встретили мальчишки и сообщили, что в деревне немцев нет, что староста свой человек. Все это подтвердилось. Так с Николаем Фастовым мы попали к Егору Григорьевичу и Прасковье Исаевне Новиковым. Были они немолоды. Четыре их сына-коммуниста были на фронте. Дочь, тоже член партии, работала машинистом паровоза. До войны они жили отлично: держали коров, свиней, гусей, кур. Перед приходом фашистов Егор Григорьевич забил всю домашнюю живность, мясо засолил и спрятал не в погреб, который легко могли обнаружить фашисты, а в специально вырытую яму и хорошо ее замаскировал.
Теперь все это пригодилось. Мясо и картошка предназначались тем, кто выходил из окружения. Прасковья Исаевна день и ночь хлопотала у печи - пекла хлеб, варила и жарила мясо, картошку, мыла посуду и снова накрывала на стол. Откуда только брались силы у этой старушки!
Трое суток мы отдыхали и набирались сил в деревне Пильщина. Дальше предстоял нелегкий путь по открытой местности через Орловскую и Курскую области. К этому времени разгорелись бои в районе маленького городка Тим. Туда мы и направились, надеясь, что наши войска прорвут фронт противника, и мы выйдем в расположение своих войск. Наши предположения оправдались. 6 января 1942 года наши войска смяли противника под Тимом, и советские танкисты устремились к Курску. В деревне Выползово Солнцевского района мы и соединились с ними.
Месяц и десять дней я пробыл в госпитале в Воронеже. Врачи были неумолимы, настаивая на моей демобилизации по инвалидности. Но я не соглашался. Тогда мне предложили уехать в отпуск, а вопрос о дальнейшей службе в армии решить с военно-врачебной комиссией военкомата. Я вновь отказался и потребовал дать мне направление в распоряжение политуправления Западного фронта, где, как я думал, по-другому решат мою дальнейшую судьбу.
Своего добился. Вскоре был в политуправлении Западного фронта. Во время беседы с начальником политуправления попросил соединить меня с членом Военного совета 24-й армии К. К. Абрамовым. Состоялся короткий разговор. В тот же день Абрамов прибыл в политуправление, и вместе с ним я уехал в 24-ю армию. Некоторое время был инспектором политотдела, а затем - комиссаром штаба армии...
Мне была понятна тревога генерала М. С. Шумилова - обстановка под Сталинградом действительно все больше осложнялась. Не было сомнения, что враг предпримет решительный штурм города.
Мои размышления прервал посыльный - меня приглашал к себе член Военного совета армии К. К. Абрамов.
- К нам гость, - сообщил он, когда я доложил о прибытии. - Член ЦК партии Дмитрий Захарович Мануильский. Завтра поедем встречать на ту сторону Волги. Позаботьтесь о транспорте.
Рано утром вместе с Абрамовым мы сели в моторную лодку и в сопровождении охраны выехали встречать гостя. На берегу остались командующий, ответственные работники штаба. Сплошной лед, плывший по реке, затруднял движение лодки. Шестами раздвигали льды, протискивались между ними. Но вот, наконец, и берег. Д. З. Мануильский и с ним несколько товарищей уже поджидали нас. Тепло поздоровались и двинулись в обратный путь. Так же с трудом пробирались между льдами, рискуя быть затертыми ими. Но никто не подавал даже виду, что опасается за успех переправы.
На берегу М. С. Шумилов и Д. З. Мануильский встретились как старые друзья.
13 октября на специальном совещании командиров, комиссаров, ответственных работников управления армии выступил Д. З. Мануильский. Речь его произвела на всех неизгладимое впечатление. Он говорил просто, ясно, убедительно, каждое его слово доходило до глубины души. Он говорил о тяжелом положении, создавшемся под Сталинградом, о том, что враг на этом участке проводит наиболее активные наступательные действия и для этого стянул сюда множество техники. Убедительно и четко он показал, в чем сила и слабость немцев, подчеркнул авантюризм гитлеровского командования, высказал от имени Центрального Комитета партии благодарность защитникам Сталинграда за их мужество, героизм, высказал уверенность, что врагу не удастся поколебать стойкость советских войск.
Командарм генерал М. С. Шумилов от имени личного состава 64-й армии заверил Центральный Комитет ВКП(б) в том, что бойцы и командиры - защитники города на Волге выполнят клятву народу, отстоят Сталинград.