Раньше, слушая рассказы своих соплеменников о чарующей красоте воздушных танцоров, он не до конца в это верил, а теперь Скованное Горе занимала все его мысли. Пусть она появилась в его жизни совсем недавно — ему недоставало ее красок здесь, в темноте.
Что-то она сделала с ним, как-то его коснулась. Он потянулся к ней, и закованная в цепи рабыня милостиво соизволила оставить на нем свой след.
А Чи ревнует — вот смеху-то!
— Ну вот, теперь ты смеешься надо мной, — сказала она, видя, что в его улыбке прибавилось жизни.
— Ничего подобного. Ты права, мы с ней почти и не разговаривали. — Это была неправда. Когда Чи уснула (только жуканы способны спать в ревущих машинах), он и Горе сели поближе. Она описывала ему свой дом, а он не мог взять в толк, где в Сообществе могут существовать такие красоты. Он, в свою очередь, рассказал о своей семье, о старшем родиче и о Стенвольде… и обещал помочь ей, как только появится такая возможность: сначала ей, а потом уж себе. Обещал не просто так, а зная, что с него спросится. Его народ верит в клятвы почти не меньше мантидов, с которыми у него много общих традиций. В клятвах заключена магия.
Замок их камеры заскрежетал, Чи вздрогнула, и в дверном проеме обрисовались двое солдат.
— Ты, — сказал один, показав на Чи. — На выход, быстро.
Ее отвели в чей-то бывший кабинет. В восточной стене большое окно, закрытое ставнями, голые полки, прямоугольники на месте снятых ковров. Здесь осталась только одна красивая вещь — письменный стол, позади которого стоял Тальрик в длинной тунике. Меча у него на поясе не было, однако кинжал висел. Встрепенувшаяся было надежда тут же угасла: осоиды никогда не бывают безоружными, ведь руки всегда при них.
— Свободны, — сказал он солдатам. Когда те вышли, он так и остался стоять, скрестив руки и оглядывая изнуренную, чумазую узницу. Чувствовалась, что у него появилась какая-то новая забота или тревога, но кризис, переживаемый им, вряд ли имел отношение к Чи.
— Что вам от меня надо? — спросила она дрожащим голосом, пытаясь обрести мужество. Сначала тяжелое путешествие, потом темная камера. Чи устала, проголодалась, пала духом и совершенно не была готова к допросу. Ей казалось, правда, что и допросчик не в лучшей форме, но он, как будто не замечая ее вызывающего тона, ответил кратко:
— Хочу послушать, что вы мне скажете.
— Не спится, да? Рассказать вам сказочку на ночь? — Полная безнадежность вдохновляла ее на дерзости — скорее бы уж все кончилось, — но Тальрик, непривычно рассеянный, реагировал странно.
— Вот именно, сказочку. И не говорите, что у вас не было времени подготовиться. — Можно подумать, это она его вызвала на допрос среди ночи!
Чи, бессознательно передразнивая его, тоже скрестила руки.
— Мне нечего вам сказать. Я уже говорила, что своих друзей не предам.
— Очень даже есть что сказать. Начнем с планов Стенвольда Вершителя. — Теперь он уже слышал ее, но злило его явно что-то другое.
«Что за муха укусила вас, капитан?»
— Он со мной не делился, — сказала Чи. — По этой самой причине, я полагаю. Ни с кем из нас не делился, а меня вообще собирался оставить в Коллегиуме. Если бы нанятые вами убийцы не вломились ночью в наш дом, я бы и посейчас там сидела. — «И грустила бы, что меня не взяли. Эх, если бы знать…»
— Какая это была бы потеря для нас. Ну, а ваши сообщники, те, что еще на свободе — метис и арахнидка? О них-то вы много всего можете рассказать. — Тальрик оперся руками о стол, Чи с другой стороны сделала то же самое. Теперь они стояли почти что нос к носу, и ей вдруг показалось, что в этом разговоре она играет ведущую роль.
— То, что я могла бы сказать, вы и без того уже знаете. У вас ведь есть агенты в Коллегии?
— Послушай, девочка: это твой последний шанс рассказать мне что-то по доброй воле. Говори все, что знаешь.
— Все? Я знаю историю, прикладную механику, начала медицины, естественные науки — что вы предпочитаете?
— Слушай, Вершитель…
— Что бы вам еще… Я знаю, что друзья помогут мне при первом удобном случае, надеюсь, что все у них хорошо, и рада, что вы их до сих пор не поймали. Я дорожу ими, а они, я верю, дорожат мной. Это и называется дружбой.
Он сморщился, как будто что-то в ее речи больно его царапнуло, и предупредил:
— Не играй со мной, девочка. — В Тальрике нарастал гнев, но Чи снова почувствовала, что причина не в ней. Их разговор занимал второе место по отношению к внутренней борьбе, которая шла в нем. Он велел привести Чи сюда, но уделял ей внимание, лишь когда она случайно задевала его.