— Ничего не понимаю.
— А тут и понимать нечего. Ты бы видела, в деревне от меня все как от прокаженной отшатывались. С этими убийствами настоящая истерика началась!
— Но мы-то тут при чем?
— А при том, что с нашего приезда все и началось.
— Идиотизм какой-то! — возмутилась Кася.
— Логики в поведении стада баранов никогда не было. Вот и мэр начал мне препоны ставить. Сейчас сама увидишь.
Но ничего увидеть Касе не пришлось, так как мэру к их приезду удалось испариться в неизвестном направлении. Повертевшись возле мэрии, они решили завернуть к Мартине. Бар был пуст, если не считать трех завсегдатаев, которых они видели уже не в первый раз. Только что-то неуловимо изменилось в атмосфере бара. Мартина на этот раз не вышла из-за стойки, а только глуховато поздоровалась. А завсегдатаи смотрели с недовольством, словно мать и дочь своим вторжением нарушили покой. И если пожилой мужчина с блестевшей на солнце лысиной, обрамленной легким венчиком пушистых седых волос, и его приятель с невыразительной внешностью только отвернулись, то третий, с носом, похожим на сливу, уставился на мать с дочерью с откровенной враждебностью.
— Ходют тут всякие, — пробормотал он, — одни неприятности от этих иммигрантов.
Екатерина Дмитриевна, которую впервые причислили к иммигрантам, задохнулась от возмущения и, резко развернувшись, буквально выдернула собственную дочь из бара.
— Да не обращай ты внимания на этого алкоголика! — попыталась было успокоить ее Кася.
— Как не обращать! Ты не представляешь, как я устала от этого вакуума! Чувствую себя прокаженной!
— Просто все боятся: сначала Марк Периго, потом Ламбер. И все это связано с нашим замком и с нами самими. Вот местные и впали в истерику. Каждый боится, что невидимый убийца проберется и к нему.
— Конечно, особенно невидимому убийце может понадобиться этот дебил со сливовым носом! — продолжала возмущаться Екатерина Великая.
— Ты думаешь, он знает о существовании логики? Сама же сказала, дебил. А на идиотов нервы тратить смысла нет, сама же меня этому учила!
— Ладно, ладно, уговорила, — произнесла Екатерина Дмитриевна, назло всем задрала повыше нос и легкой походкой отправилась к припаркованной недалеко машине.
— Давай заедем к Манон, — предложила Кася, — хоть с кем-то пообщаемся, а заодно, может быть, деревенские новости узнаем.
— Хорошо, — согласилась мать, — развеемся, а то совершенно одичаем.
Дом Манон стоял несколько особняком, на обрыве. Иногда даже Кася спрашивала себя, как эта пожилая женщина не боится жить в этом прилепившемся к отвесным стенам строении. Кася бы явно испугалась. Хотя после той встречи на дороге она стала несколько иначе смотреть на Манон. Раньше ее удивляло, что та никогда не рассказывала о своем прошлом. Все это никак не вязалось с привычными Касиными представлениями о стариках, которые изводят молодых и не очень молодых окружающих разговорами на три темы: «былое и думы», «как все было расчудесно в прошлом» и «в какую пропасть катится современный мир». Ничего подобного в беседах с Манон не наблюдалось. Прошлое было запретной темой. Даже привычных фотографий на стенах в ее доме не имелось, только безличные, хотя и красивые горные пейзажи. И на всех без исключения картинах было одно: отвесно спускающиеся пропасти с одинокой человеческой фигуркой, зачарованно смотрящей вниз. Однажды Екатерина Дмитриевна даже сказала Касе, что Манон напоминает ей женщину на обрыве. «Странный образ», — подумала тогда девушка. Но откуда взялось такое сравнение, ни Екатерина Великая, ни ее дочь ответить не могли. Единственное, что знала о Манон Кася, это то, что та была искренне увлечена историей. Кроме того, в отличие от Бернара Мишеле, пожилая женщина всерьез воспринимала легенду о Черной Королеве.
Манон была дома не одна. Из-за двери доносились громкие голоса, люди явно спорили, если не ругались. В тот момент, когда Кася подняла руку к молоточку, входная дверь с грохотом распахнулась, и навстречу им выскочил разъяренный Бернар.
— А, это вы! — отшатнулся он и с видимым усилием взял себя в руки. — Здравствуйте.
— Здравствуй, Бернар, — откликнулись мать и дочь.
— Извините, мне нужно спешить, — резко откланялся он и решительным шагом направился прочь.
Вслед за ним в дверном проеме показалась Манон. Она была явно обеспокоена и даже слегка растеряна. И самое удивительное, в глазах стояли слезы. Пожилая женщина с какой-то обреченностью посмотрела вслед разъяренному мужчине, горькая складка пролегла около губ. Но это продолжалось всего мгновение. Уже через долю секунды Манон как ни в чем не бывало приветливо улыбнулась.