Мгновение — и они очутились в объятиях друг друга. Это было первое их объятие. Их тела очень подошли друг другу — как рука и перчатка.
— Господи, Лукас... ну зачем?.. — тихо прошептала Софи, вся дрожа от нервного напряжения. — Зачем ты...
— Не надо, ничего не говори.
— Как всегда, хочешь быть героем?
— Это точно. — Лукас еще крепче прижал ее к себе, с наслаждением вдыхая пряный аромат ее волос и медленно проводя рукой по гибкой спине. — Никогда не был особенно умным.
Софи взглянула ему в глаза и тихо сказала:
— Лукас, вот мы с тобой стоим неподвижно... и не горим...
— Ну надо же! — улыбнулся Лукас.
Она закрыла глаза, и по щекам заструились слезы.
Лукас хотел было утешить ее, но увидел стоявших на почтительном расстоянии Анхела и Барни. Старый машинист нервно поглядывал в сторону железнодорожного полотна, словно ожидая появления другого поезда. В глазах Анхела можно было прочесть сотни вопросов. Лукасу не терпелось все рассказать, но для этого у них еще будет уйма времени. А сейчас важно было сказать совсем иное.
— Я хочу тебе кое-что сказать, Софи, — неуклюже начал он.
— Да?
— Я хочу сказать... знаешь, ты была права насчет меня... то есть я хочу сказать, что я действительно...
Софи внимательно поглядела на него.
— Что ты хочешь мне сказать, Лукас? Ты хочешь сказать, что любишь меня? Или еще что-то?
Несколько секунд Лукас молча всматривался в ее выразительные глаза. Ему все еще было не по себе от пережитой боли и ужаса.
— Ну да, похоже на то, — наконец улыбнулся он.
Софи нежно коснулась щекой его щеки и прошептала:
— Знаешь, это чувство взаимно...
Лукас поцеловал ее в лоб.
— Идем, — Софи взяла его за руку. — Надо уходить отсюда.
Но Лукаса уже не держали ноги, и он потерял сознание.
Земля показалась ему нежной и чудесно прохладной.
Эпилог
Застывшее время
В тот день многие горожане устремились к реке, потому что наступила самая жаркая неделя в году. И многие потом свидетельствовали о том, что из воды внезапно показалась черная рука размером со ствол дерева, сжалась в кулак, а потом раздался страшный вопль: «Нет здесь того, что принадлежит мне!»
Говард Шварц, «Пещера Лилит»
Было семь часов утра. За окном звучали два голоса. Один высокий и звонкий, обладатель другого голоса не выговаривал шипящие.
Лукас прикрыл глаза и с наслаждением потянулся. Ему совсем не хотелось вставать, не хотелось покидать нежное тепло постели. Рано еще. Подтянув к шее одеяло, он тесно прижался к теплому телу Софи.
Она еще спала. От нее пахло сосновой хвоей и лимонами. Накануне она до темноты работала в своем крошечном садике, выдирая вездесущие сорняки и устанавливая бордюрные камни. Этот садик был ее любимым детищем. Были у нее грандиозные планы организовать продажу лимонов в магазинчике при автозаправочной станции. Лимонный сок, лимонные леденцы, лимонное мороженое, лимонное желе, лимонное вино... Ему тоже нравилась эта идея.
И лимоны ему нравились.
Софи тихо застонала во сне. Она тоже слышала голоса за окном — значит, пора вставать, умываться, начинать новый день. Плотно зажмурившись, она повернулась на другой бок и тесно прижалась к большому телу Лукаса.
Забавно. Просто удивительно, как подходили друг к другу их тела. Вот и теперь ее круглый зад устроился между его полусогнутыми коленями и животом. Ее плечо удобно нырнуло ему под мышку, ноги переплелись. Он почувствовал исходящее от нее тепло. Его большие руки ласково коснулись ее тела. На ней была тоненькая ночная рубашка — короткая, без рукавов. Нащупав ее маленькие груди, Лукас с наслаждением накрыл их большими ладонями и слегка сжал. Она вздрогнула, что-то сонно прошептала, потом ласковым движением сдвинула его руки вниз, к ложбинке между ног...
— Доброе утро, маленькая школьница, — прошептал он, чувствуя, как по его позвоночнику пробежало тепло. Софи накануне позабыла надеть трусики, и теперь он явственно чувствовал ее горячую влажную плоть.
— Возьми меня, — пробормотала она и потянула его в себя.
Лукас повиновался.
Их небольшая медная кровать заскрипела в тишине задней комнаты, и это было как ритм барабана в любимой мелодии Лукаса. В римейке «Ежедневные люди», сделанном группой «Арестед дивелопмент». Ежедневные люди. Именно такими стали теперь Лукас и Софи. Ежедневные люди. Ежедневная любовь. Ежедневно они заставляли останавливаться время в задней комнате автозаправки «Оазис Амоко».
Голоса за окном не унимались.
— О Господи, — пробормотал Лукас, осторожно отстраняясь от ее разгоряченного жаркими ласками тела и перекатываясь на спину.
— Вопят, как в клубе потерянных детей.
— Ага.
— Ты сам ими займешься, или мне заняться?
Лукас уже натягивал штаны.
— Я займусь, — сказал он, наклоняясь и целуя ее в нос. — Вот уже почти два года они были женаты и каждую минуту бодрствования все так же хотели друг друга. — Я сейчас вернусь, ты не глуши мотор, — подмигнул он Софи.
Выйдя из комнаты, он направился по коридору к главному офису. «Оазис Амоко» был самой обычной автозаправкой в пустыне Невады возле Герлаха. Анхел жил в трейлере и работал с заправочными колонками на две машины. Помимо его царства бензина и дизельного топлива, на станции был маленький офис и магазинчик. Насчет этого магазинчика у Софи были грандиозные планы, но туго было с деньгами. Большая часть их сбережений ушла на адвокатов и судебные издержки, когда они почти четыре года назад сдались колорадской полиции. В историю с проклятием никто, конечно, не верил. Призывали судебных психиатров. В согласованном признании вины[11] всю эту сверхъестественную чушь пришлось бросить.
Теперь, спустя четыре года, они и сами уже в это не верили. Все, в чем они теперь нуждались, — это друг в друге.
Дойдя до офиса, Лукас распахнул входную дверь и вышел на залитую солнцем станцию.
Анхел возился с маленьким пластмассовым самокатом, пытаясь починить его. Рядом с ним маленький мальчик в штанишках на бретельках подпрыгивал, сердито кричал и сжимал крохотные кулачки. Он явно был недоволен тем, что Анхел чинит самокат недостаточно быстро.
— Пусть едет! — пищал трехлетний малыш. — Пусть колесо едет!
Приблизившись к ним, Лукас грозно рявкнул:
— Парни! Семь часов утра! Люди хотят спать!
— Извини, Лукас, — сказал Анхел. — У Флако небольсая поломка.
Он вытер выступивший на лбу пот. Анхел был одет в рабочий комбинезон, на груди была надпись: «АНХЕЛ».
Достав из кармана небольшую отвертку, он продолжал возиться с задним колесом самоката.
Малыш рванулся навстречу Лукасу.
— Папа! Пусть колесо поедет!
— Осади, ковбой! — Лукас подхватил на руки побежавшего к нему малыша. У маленького Флако была густая копна черных курчавых волос, кожа цвета кофе со сливками, материнские томные глаза и отцовский широкий рот.
— Папа! Пусть едет! — не унимался малыш, дрыгая ногами.
Лукас поцеловал сына в лоб и сказал:
— Спокойнее, ты же мужчина!
— Пусть колесо едет!
Лукас осторожно поставил сына на землю, придержал его за плечи и сказал спокойным, но твердым голосом:
— Успокойся, Флако. Твой самокат будет готов, когда будет готов... — Тут Лукас взглянул на Анхела и добавил: — А к тому же никто не любит людей, которые не могут остановиться хоть на жалкие пять минут.
Анхел усмехнулся. Малыш нетерпеливо подбежал к своему сломанному самокату.
Встряхнув головой, Лукас направился к офису. На полпути он увидел, что за стеклянной дверью стоит Софи и ждет его, потягивая утренний кофе. Она уже была одета в свой рабочий комбинезон, и Лукас не мог сдержать улыбки. Никогда она не была так довольна.
Довольна тем, что может оставаться на месте.
Шагая к двери, Лукас испытывал точно такое же чувство.
11
Принятая в американском судопроизводстве договоренность между судом и подсудимым, когда подсудимый добровольно признается в менее тяжком преступлении, а суд не рассматривает обвинение в более тяжком преступлении.