− Мне надо идти.
Отказала — нет.
Костас достал из кармана рахш и надел ей на шею.
− Твой паандаз[134].
Кайрин накрыла своей ладошкой его ладонь, прижала.
− Там, на поляне…. Ты был смелее, − произнесла она шепотом.
Он никуда не ушел.
17
От веку первыми рассвет встречают фонарщики, хлебопеки и носокомии. Город еще полон сладкой истомы сна, а по улицам разносится шарканье сапог служителей света. Им первым видеть то, что город уже забыл в дне вчерашнем. Перестал вякать выброшенный в канаву новорожденный младенец, горький пьяница, позабыв дорогу домой, спит у чужого порога. Вжавшись в угол, сидит начинающая шлюшка — клиент рассчитался с ней ударом ножа. На одной из аллей, рядом с фонтаном Дев скорчился Страуш Буг, гордость столичной профессуры. Будущее светило науки, в разгоревшемся и отнюдь не научном споре, проткнули мечом. Вести словесные баталии легче, чем владеть оружием. В другом фонтане, Слез Любви, утопленница. В кордегардии виглов тишина. Спят. От декарха до рядового. Факел над входом и тот погас, дремлет, светясь точками. Ветер треплет веревки на колокольне Большого Собора. Звонарь не спешит подниматься на звонницу. Еще не время. Мерная свеча не оплавилась до метки.
К утреннему туману, застлавшему кривые улочки, набережную и подернувшему гладь реки, примешивается едва уловимая дымка пекарен. В прохладном воздухе сладкий запах хлеба, булок, кренделей.
Бренчат-катятся повозки, нетерпеливо стучат в двери посыльные. Вслед за фонарщиками и хлебопеками, будят носокомиев.
В такую рань, из сотен столичных лекарей и аптекарей, самыми востребованными оказались двое: носокомий Плотий Вырь и анатом Гусс Мониг. Востребованность их проистекала из высочайшей квалификации и авторитета среди людей их профессии. И если шен Плотий только-только торопился на первое приглашение, шен Мониг успел нанести один визит. Его подняли буквально среди ночи и от имени столичного вестарха попросили (потребовали!) проследовать. С большим удовольствием Мониг проследовал бы обратно, под теплый бок жены, но Гроз не тот человек, который потерпит упрямство анатома, пусть даже и лучшего. Общеизвестно, вестарх не отличался великим терпение, зато отличался крутым нравом и привычкой за «бздех» сажать людей в кутузку. Монигу пришлось собираться. Подогнали доаспэ. Под цоканье копыт, разбудивший весь квартал и в сопровождении двух равдухов, Монига доставили в патриарший дворец. У анатома дух сперло в груди от волнения и вдохновения. Неужели ему препоручат заботу о теле Бриньяра, светлая ему память? Вся столица знала, патриарх весьма плох. К Бриньяру его не повели, а спустили в подвальную комнату, где на обыкновенном столе лежал иерей Бараман. Мониг несколько растерялся. Хотя давно утратил привычку удивляться и проявлять какие-либо чувства по отношению к клиентам. Последний раз он поддался эмоциям, когда его пригласили к рейнху Кверти, погибшему на охоте. Беднягу задрал медведь.
− Бывает, − не особо кручинились наследники, беспокойного старца.
Конечно, подобного рода неприятности время от времени случаются. А если учесть, что когти у медведя оказались из плохого и старого железа (Мониг разглядел на порванной одежде налет ржавчины и нашел обломок) и рейнха не коснулись зубы хищника, то как не удивишься наглости его родни? Но, то простые смертные, а то иерей, которого еще вчера видели в полном здравии и бодрости!
Вокруг столом кружил сам вестарх Гроз. Он нервничал и злился, и был готов спустить сорок шкур с любого, кто подвернется под руку. Мониг зарекся оказаться таковым.
− Осмотри, − потребовал вестарх, без каких либо дополнительных комментариев. Впрочем, какие комментарии?
Мониг поставил сумку с инструментами и зельями на край стола, вытер взмокшие руки не очень чистым платочком и осторожно взял иерея за руку.
− Если ты не заметил, он мертв! — закипел вестарх.
− Отвердение тканей мышц позволит определить время смерти, − спокоен Мониг. Смерть это его вотчина.
− Выполни свой долг и назови причину его кончины, − конкретизировал задачу вестарх.
Мониг посмотрел в зрачки, понюхал запах изо рта, заглянул в уши, раздел и оглядел тело инквизитора. Никаких повреждений острыми предметами. Никаких переломов, никаких грубых травм. Кроме ушиба груди. Ушиб он обследовал. Удивления не выказал, но был близок к тому, не смотря на данный себе зарок. Ко всему анатом прибывал в уверенности, выполнить свой долг, как требовал вестарх, значит трудиться забесплатно. В наше-то время!? Видать в казне действительно дыра размером с Внутреннее море.