— Вот и хорошо, — Эсфирь Лазаревна засмеялась, давая понять, что конфликт исчерпан. — Вот и славно. Роман больше не будет, уверяю вас.
— Не буду, — согласился я. — Мне этого раза за глаза хватило.
Эсфирь Лазаревна жестом одобрила мое покаяние.
— Важно другое, — продолжила она. — Мальчик не видит черную поземку. У нас нет оснований не доверять…
— Я ее тоже не вижу, — вмешалась Наташа. — То есть не видела. Ни сейчас, ни раньше. Никогда.
Пышная, коротко стриженная блондинка сорока лет, Наташа работала парикмахершей в салоне «Звездная арка». Они с дочерью погибли под завалом, когда ракета, промахнувшись по трамвайному депо, объявленному во вражеских новостях базой целого батальона нацистов, снесла три верхних этажа в подъезде их семиэтажки.
Неделю спустя Наташа вышла на нашу компанию: одна, без дочки.
На собраниях она обычно молчала. Зато в работе с жильцами, верней, с жиличками щебетала без умолку. «Каза̀ла-маза̀ла», — говорила Эсфирь Лазаревна, описывая Наташин метод. Полчаса, сорок минут щебета ни о чем, о натуральных пустяках вроде модной стрижки или секрета хрустящей квашеной капусты — и жилички шли за Наташей, а потом и дальше, куда положено в таких случаях, без споров и раздумий, как цыплята за курицей.
Чутье намекало мне, что Наташина дочка стала жиличкой и что Наташа справилась с этой бедой самостоятельно, еще до того, как пришла к нам. Но чутье — штука темная, спорная, а задать Наташе прямой вопрос не решился бы и самый бестактный человек в мире.
— И я, — доложил дядя Миша. — А я, между прочим, не слепой.
— Никто из нас не видел, — согласилась Эсфирь Лазаревна. — Никто, кроме Романа. Но, как я уже сказала, у нас нет оснований не доверять его словам. И что же? — она воздела палец, копируя дядю Мишу: — Мы не видели, потому что не сталкивались раньше с этим явлением. Мальчик не видел, потому что столкнулся и не смог увидеть. Допустим, он в принципе лишен возможности видеть черную поземку. Также можно предположить, что перед приходом мальчика поземка сбежала. Если бы Роман не устроил эту безобразную драку…
— Мы его уже простили, — буркнул злопамятный дядя Миша. — Простили, закопали и надпись написали. Рома, ты говорил про перхоть?
— Думаю, она так кормится, — сказал я.
— Кто?!
— Поземка. А то, что не доест, достается людям. Ну, живым, которые рядом. Дым, помните? Перхоть сыплется, сгорает; дым всасывается, но не весь. Люди им дышат, этим дымом. Вроде как травятся, что ли? Типа угарного газа?
Наташа поежилась:
— Гадость какая! Рома, а ты сам-то не надышался?
Я пожал плечами:
— Я вообще не дышу. Хотя…
— Наверное, да, — сказала Эсфирь Лазаревна.
— Наверное, да, — вздохнул я. — Угорел, это точно. Иначе с чего бы я в драку полез? Я же не конченый, а?
Все молчали. Отводили взгляды.
— Ладно, я пошел, — бросил я, не дождавшись поддержки. — У меня еще дело есть. Мне Жульку домой отвозить, в подвал. У нее там одеяло.
— Кого? — выдохнула бригада.
Когда я садился в машину, где на заднем сиденье дрыхла рыжая Жулька, все стояли у окна и смотрели на нас. То, что собака умудрилась залезть ко мне в машину, наших не удивило. В прошлый раз я им рассказывал, как подвозил Валерку, и про «встань и иди!» тоже говорил. Сопоставить одно с другим — проще простого.
Нет, наши не удивлялись. Они завидовали.
Они сгорали от зависти, потому что у меня была собака. Да, чужая, да, у собаки где-то был подвал и одеяло. У собаки был Валерка, которого Жулька нашла, прибежав с другого конца города, а может, с другого конца жизни. Но сейчас, в этот малопрекрасный день этой проклятой зимы, растянувшейся на целый год и не собиравшейся заканчиваться, собака была у меня.
Настоящая живая собака. А значит, и я был пусть чуточку, но живой.
Попробую как-нибудь завести Жульку в квартиру Эсфири Лазаревны. Вдруг пойдет, не сбежит? Колбасы я ей дать не смогу, придется брать лаской.
Вот нашим счастье будет.
Март 2023
История третья
Десять на тринадцать
— Дядь Миша, ты чего?
Он не ответил. Шмыгнул носом, отвернулся. Дядя Миша плачет? Быть того не может! Если бы не видел своими глазами, в жизни не поверил бы.
В жизни бы не поверил. А сейчас верю.
— Да что случилось-то? Умер кто-то?
Здравствуй, друг мой, длинный язык. Ты, как обычно, опять успел вперед мозгов. Ну да, Ромка Голосий — сама деликатность, дело известное. Прав дядя Миша, через слово поминая мою бесчувственную «ментовскую натуру».
— Родился, — он всхлипнул по-детски.