— Стуркин племяш? — бегемот вроде бы успокоился. — Внучатый?
— Стура? — Валерка глянул на Эсфирь Лазаревну. — Стура — это кто?
— Это я, — объяснила Эсфирь Лазаревна. — Сокращение от Эстер. Меня в семье Стурой звали с самого детства. Скажи, ты внук Льва Лазаревича. Он в Германии, не проверят.
— Эй! — в бегемоте опять проснулись подозрения. — Мелкий! Ты с кем это базлаешь?
Валерка сделал шаг к бегемоту:
— Это я по блютузу, с мамой. Она беспокоится, что вы меня побьете. А вообще я внук Льва Лазаревича. Дедушка сейчас в Германии, в Штутгарте. А я тут, с мамой.
— Лазаревича?
— Левкин внук, — внесла коррективы бегемотиха. — Ну Левка, Стуркин брат. Помнишь?
Бегемот засопел:
— Какого еще Левки?
— Скажи, — быстро сообщила Эсфирь Лазаревна, — того Левки, с которым вы на свадьбе у Наточки подрались.
Валерка честно озвучил свадьбу и драку.
— Скажи: дедушка еще вас побил. Все знают.
— Дедушка вас побил, — хихикнул Валерка. — Все знают, все.
— Левка?! Побил? — Бегемот побагровел. — Меня?! — грозный рев сотряс подъезд: — Да я его по стенке размазал, твоего деда!
— Размазал он, — ухмыльнулась бегемотиха. — Врешь и не краснеешь. Вы с Левкой пьяные в хлам были. Стояли в коридоре, качались. Держались друг за дружку, чтобы не упасть. Только и слышно было: «Я тебе щаз! Нет, я тебе…» Потом устали, помирились. Вернулись за стол водку жрать. Размазал он…
— Эй, мелкий! — бегемот на глазах превращался из грозного охранителя территории в самого обыкновенного Юрия Павловича. — А дверь ты зачем ломаешь? У тебя что, ключей нет?
— Были, — вздохнул Валерка. — Мама потеряла. А нам документы нужны.
— Какие документы?
— Свидетельство о рождении. Там написано, что баба Стура — еврейка. Значит, мы все евреи. Мы с мамой в Израиль собрались, а там берут только евреев. У них с этим строго.
— Заврался, болтун, — мрачней тучи констатировала Эсфирь Лазаревна. — Евреи они, избранный народ! Кто в Израиле спросит документы тетки твоей мамы? У мамы своя мама есть, со своим свидетельством, или бабушка…
Но Юрий Павлович, похоже, не слишком разбирался в вопросах еврейских корней.
— А-а, — с сочувствием прогудел он. — Понимаю. А ключи мамка потеряла? Что ж она папку твоего не послала? Разве это детская работа: двери ломать?
Я вздрогнул. Вот сейчас Валерка начнет рассказывать про отца, погибшего девять лет назад под Иловайском…
— Они в разводе, — Валерка развел руками. — Отец шестой год в Черновцах живет, у него другая семья. Мы с мамой вдвоем, вот она и решила, что надо в Израиль. Сперва хотела в Германию, к деду. А на днях передумала. У мамы в Тель-Авиве подруги, зовут. Говорят, встретят, помогут на первых порах…
— Вот же брехло! — восхитился дядя Миша. — Жги, пацан!
Я любовался парнем. Глазки чистые, кудри русые, вьются колечками. Щечки румяные, на левой — ямочка. Сама невинность, хоть икону с него пиши. Мамин помощник! В Земле Обетованной плачут-рыдают: где наш Валерочка, почему не едет?
Юрий Павлович тоже проникся моментом:
— Эх ты, еврейчик! Тамара, подержи пиво, я ему помогу дверь открыть. Иначе он тут наломает дров…
— Сам держи свое пиво, — буркнула Тамара. — Ждите, я сейчас.
Бегемотиха скрылась в глубине квартиры и вернулась через пару минут. В руке она держала связку ключей, подвешенную на изящный брелок из кожи и металла.
— Вот, мне психичка запасные оставила. Как война началась, так и занесла. В марте, кажется, в начале месяца. Сказала: пусть, Томочка, у вас полежат на всякий случай. Время сейчас, сами видите, какое. А вам, Томочка…
Тамара Александровна всхлипнула басом:
— Вам, сказала, я доверяю, как родной. Мы с вами столько лет душа в душу! Ваши пирожки с капустой — это что-то… Юра, открой мальчику дверь.
— Я старая дура, — звенящим голосом произнесла Эсфирь Лазаревна. — Я психичка, это точно. Как я могла забыть?!
Спровадить соседей оказалось непросто.
Тамара — та поверила сразу. Юрий Павлович тоже в целом поверил, но бдительности не терял. Бродил за Валеркой по комнатам, скрипел рассохшимся паркетом, приглядывал. Чтоб, значит, пацан ничего лишнего не уволок. При таком надзоре достать заначку с баксами нечего было и думать.
Шкатулку с документами Валерка, следуя указаниям Эсфири Лазаревны, отыскал быстро. Дескать, мама заранее сказала, где искать. Взял свидетельство о рождении — и застыл соляным столбом, уставясь на старые фотографии.
Фотки в рамках висели на стене.
Это он сам, никто ему не подсказывал. И сдается мне, не только чтобы впечатление на соседей произвести — вот, мол, какой внук почтительный. Ему и правда интересно было.