Наши не спросили куда.
…Первый из оставшихся подъездов. Второй. Третий. Четвертый. Чисто. Жильцов нет. Следующий дом. Четыре подъезда и пять этажей. Чисто. Следующий дом. Следующий…
Дома закончились.
Весь «район пересечения» — глухо. Ни одного жильца. Стемнело, в лиловом небе зажглись первые звезды, на проспекте и во дворах — редкие фонари; в домах — желтые прямоугольники окон. Жив город, жив!
Я сверился с картой.
Придется расширить поиск. Завтра начну обследовать «сольный» район деятельности Поджигателя. В случае неудачи займусь районом Резчика. Сколько времени на это уйдет? Неделя, больше? А что, у меня есть варианты?
Дом. Дом возле троллейбусного круга.
Пропустил, торопыга. Иди, осматривай напоследок, закрывай район на сегодня. Решив подогнать машину поближе, я поехал дворами. Включил фары: в темноте я вижу лучше, чем при жизни, но подсветить дорогу все равно не лишнее. Так я чувствую себя спокойнее.
Поворот направо.
Сбросив скорость, я вывернул руль — и краем глаза успел заметить шустрое движение на пустыре. Нога сама вдавила в пол педаль тормоза. Я вгляделся в темноту: померещилось? Сдал назад, развернулся, включил дальний свет. Широкие пыльно-желтые лучи рассекли темноту, высветили пустырь, заваленный обломками бетона и битым кирпичом.
Уперлись в изувеченный ракетным ударом дом, стоящий на отшибе.
Старая пятиэтажка. Два подъезда снесены взрывом. На их месте — груды измочаленных балок, обгорелого рубероида, белого кирпича и штукатурки. Третий подъезд зияет выщербленными глазницами окон. По стене наискось бежит изломанная трещина от крыши до фундамента. Четвертый, ближний подъезд более или менее уцелел. Там не горит ни одно окно.
Мертво, пусто, темно.
Смазанная, проворная тень, метнувшись меж обломков, нырнула в темный зев открытого подъезда. Исчезла в его глубине. Собака? Кошка? Или?..
Или.
Давно не виделись, черная. Там, где ты, непременно жди какую-нибудь пакость. И знаешь что? Ее-то я и ищу, пакость.
Припарковав машину, я выключил фары и выбрался наружу. Это был не тот дом, который я собирался осмотреть напоследок, но это уже не имело значения.
Отсвет пламени.
Едва различимая глазом игра света и тени.
Заглядываю в приямок, до половины заваленный мусором. Там, в глубине, ниже уровня земли, обнаруживается узенькое оконце, забранное ржавыми прутьями решетки. За оконцем, в подвале, трепещут блики живого огня.
Костер?
Темный зев подъезда хищно распахнут. Дверная створка висит на одной петле, напоминая сломанную челюсть. Спуск в подвал. Здесь дверь уцелела: открыта на три четверти, приглашает войти.
Коридор.
В конце коридора тоже есть дверь, и она тоже приоткрыта. Из щели вырываются охристые блики. Чудится: вот-вот они охватят весь подвал, превратят его в огненное пекло. Под низким потолком тянутся трубы отопления: серебристая термоизоляция порвалась, из прорех торчат колючие клочья стекловаты. Блики гуляют по рифленому серебру и затухают в дальнем конце коридора.
Вместо того чтобы пойти на огонь, я иду в противоположную сторону.
Пол под ногами земляной, плотный, чуть влажный. Проемы справа и слева ведут в боковые помещения. Смутно виднеются запорные вентили, электрические кабели. Кое-где стоят ржавые кровати с панцирными сетками и полусгнившие стулья. Три двери подряд грубо взломаны, за ними — кладовки с разворошенным хламом.
При жизни я бы всего этого не рассмотрел.
Завал из битого кирпича и штукатурки. В трех шагах от завала… Вот куда меня тянуло. Вот чему не место здесь, в подвале под жилым домом. Узкий холмик у стены: могила. К стене прислонена ржавая лопата с треснувшей ручкой. К лезвию прилипли куски засохшей земли. Вырыть могилу тупой лопатой в утрамбованном полу — адова работенка. Кто бы ты ни был, могильщик, ты справился.
Крест в изголовье: две доски от ящиков сбиты гвоздями. На кресте большими угловатыми буквами нацарапано:
«Сева».
Покойся с миром, Сева.
Возвращаюсь туда, где горит костер. Дверь приоткрыта сантиметров на двадцать — достаточно, чтобы осторожно заглянуть внутрь. Я осторожничаю? Зачем? Чего опасаюсь? Живой человек меня не заметит. А жилец не обратит внимания: ему, забившемуся в раковину, ни до кого нет дела, кроме себя и своих обид.
Черная поземка?
Если ты там, черная, ты меня все равно почуешь, как бы я ни прятался.
Глумясь над собственными страхами, я приседаю, медленно сдвигаюсь вправо, выглядываю. Пламя слепит глаза, я моргаю. Зрение подстраивается, и я наконец их вижу.