— Стоять! Ни с места!
— Брось бутылку!
— Руки за голову!
И тут у Вадюхи «кончается завод». Ноги бомжа подгибаются, по инерции он делает еще два-три шага — и бросает бутылку. Бутылка разбивается об асфальт, не долетев до патрульного автомобиля.
— Полиция!
— На колени! Руки за голову!
Голос. Я знаю этот голос.
В свете пламени, полыхающего на асфальте, силуэты полицейских выглядят угловатыми, плоскими, будто вырезанными из черной бумаги. Женщина на миг оборачивается, словно почувствовала что-то, и последние сомнения улетают прочь.
— Потехина, — жалко бормочу я. — Потехина, ты живая? Лидка, я же тебя похоронил; я очнулся, а тебя нет… Я думал, ты ушла, ну совсем ушла, а ты вон как! Потехина, зараза, живи сто лет…
Стыдно. Радостно. Горько.
Завидно.
В сравнении с этим «коктейль Молотова» — баночка с детским питанием.
Я что, пла̀чу? Ну и ладно.
Потехина с новым напарником обходят пятно горящего бензина с двух сторон. Я вылезаю из машины, тоже обхожу огонь, чтобы лучше видеть. Вадюха шатается, как пьяный, руки безвольно опущены.
— На колени! Руки за голову!
Никакой реакции. Стоит, шатается. Взгляд пустой.
Напарник Потехиной достает наручники. В тот момент, когда полицейские берут Вадюху за локти, бомж обмякает и оседает на асфальт. Удержать его полицейские не успевают.
— Эй, не дури! А ну встал, быстро!
Вадюха лежит без движения. Потехина приседает рядом с ним.
— Ты поосторожней! – напарник, совсем молодой парнишка, тянется к кобуре с пистолетом. — Он же псих! Вдруг придуривается?
Потехина щупает пульс на Вадюхиной шее:
— Он мертв.
— Что?!
— Умер, говорю.
— Уверена?
— Сам проверь.
— Вот же ж блин! Только жмура нам не хватало!
— Вызывай дежурного. Пусть «скорую» подгонят.
— Блин, блин, блин…
Напарник сыплет блинами, как заведенный, щелкая переключателем рации. Не удивлюсь, если это его первый выезд.
— Не дергайся! — руководит Потехина. — Он сам помер, мы ни при чем. Экспертиза покажет. Наши камеры все засняли. Думаю, это Поджигатель.
— Круто!
Настроение напарника переменчиво, как погода в марте:
— Так нам это… Поощрение положено? Премия?
— Звание и орден. Хорош мечтать! — рявкает на дурака Потехина. — Вызывай дежурного, не стой столбом!
В рации громко шуршит. Дежурный отзывается со второй попытки.
— Бомжи? Бомжи — это ко мне, — приговаривал дядя Миша всю дорогу. — Я к ним подход знаю. Мы с ними не разлей вода! Оформим в лучшем виде, ты не сомневайся. Уйдет как миленький.
— Я и не сомневаюсь.
Ответил, только чтобы дать понять: я его слушаю.
Наташа залатала мою форму, а Эсфирь Лазаревна — меня. «Я, конечно, не хирург, но общую врачебную еще помню. За полостную операцию не взялась бы, но вам, Роман, к счастью, и не нужно. Давайте вашу руку…» Ни о чем не спросила, Наташа с дядей Мишей тоже молчали, смотрели круглыми глазами. Все разговоры, надо понимать, — потом.
Когда-нибудь.
— Сюда, — я указал дяде Мише на уцелевший подъезд.
Он сидел, не двигаясь.
— Ромка! — растерянно спросил дядя Миша. — У меня что, в глазах двоится?
Они вышли из подъезда. Близнецы. Оба — мертвые. Вадюха поддерживал под локоть Севу. Тот идти не хотел, запинался, озирался по сторонам, будто ждал подвоха. Скользнул взглядом по нам, отвернулся.
— Надо, Сева, — уверял брата Вадюха. — Говорю тебе, надо.
— Не надо…
— Надо, понял? Видишь, я с тобой? Все хорошо, Сева, идем отсюда.
— Хочу назад…
— Назад нельзя. Помнишь, нам батя велосипед подарил?
— Ну…
— Мы на речку ездили. Помнишь?
— Помню, Вадюха. Ты на педалях, а я на раме. А у Гидропарка менялись: ты на раму, я на педали…
— Я задний ход дал, и мы упали. На трамвайном кругу. Помнишь?
— Ага.
— Нельзя задний ход давать, Сева. Идем, мы и так задержались.
Вадюха высвободил руку, приобнял брата за плечи. Они шли по пустырю, уходили прочь из города, к полям, изрытым окопами и воронками, в небо, рассеченное полетом ракет и снарядов. Уходили, уходили, делались зыбкими, невесомыми…
Всё. Ушли.
— И вот надо было меня дергать? — дядя Миша поджал губы, весь обида и негодование. — Сидел бы дома, чай пил… Шалопут ты, Ромка, беспокойная душа. За что я только тебя люблю, а?
— За красоту? — предположил я.
Кажется, мой ответ не показался ему убедительным.
Апрель 2023
История шестая
Лестница
— Это я-то? Это я, значит, жилец?!
Дядя Миша привстал, навис над столом: