Май.
Холод подступает к сердцу.
Писк. Неживой, механический. Телефон?
…Таня с Настенькой уехали. Теперь жалеют. Таня пишет, всюду беженцы. Жилья нет, а что есть — не по карману. С такими ценами, говорит, олигарх разорится. Они в приюте. Работу не нашла, пособия едва на еду хватает. Думает вернуться. Лишь бы на проезд хватило…
Нет, лучше здесь, под бомбами, чем по чужим углам последнюю копейку считать…
Июнь.
Ступенька. Слышен далекий заунывный вой. Так собака воет по покойнику. Сирена? Воздушная тревога?
…прилетело в Пятихатки. Не в первый раз. А там реактор, все знают. Если в него попадут, будет как в Чернобыле. На улицу не выйдешь. Я и так не выхожу. Надо щели заклеить. Маски у меня есть, в прошлом году от ковида накупила, с запасом. Еще йодистый калий, он от радиации. Надо в аптеку сходить.
Нет, не пойду.
Пишут, отменили запрет на продажу алкоголя. Это правильно, запрещать пить в такое время — негуманно…
Холод добирается до горла. Скрип: мерный, назойливый. Сумка-тележка на колесиках. У моей бабушки такая была.
…продукты закончились. Выбралась в магазин — а что делать? Ближний закрыт, пришлось идти в АТБ. По сторонам не смотрела. Не хочу, не хочу ничего этого видеть.
Цены-то как выросли!
Набрала всего побольше, чтобы снова не выходить, еле доперла. В квартиру по частям заносила. Про аптеку забыла. Надо разобраться, как заказы через интернет делают. С доставкой на дом…
Мгла неспокойна. Храпит, взрыкивает.
Шаги.
Нет, не шаги. Взрывы на окраине. Тянет пороховой гарью.
…у Вали сын при штабе служит. Лидочка, жена его, написала, что он говорит: вот-вот наше контрнаступление будет. Если русских от Харькова отгонят, их пушки до города добивать не будут.
А Валя говорит, что русские тогда еще сильнее обозлятся. Обстрелов больше станет…
Зябкая дрожь передается лестнице.
Лихорадочным ознобом сотрясает тело.
…38,7. Нос заложило, спать не могу, задыхаюсь. Когда кашляю, в груди больно — аж сердце останавливается. Лекарства пока есть. «Исламинт», «Нео-Ангин», «Ингалипт». Да, еще «Нимесил». Надо, надо в аптеку! Куда там — по квартире еле хожу. Обед приготовлю, лежу потом без сил.
В доме холодно. Хоть бы отопление скорей включили…
Октябрь.
Шуршат шины по асфальту. Надсадный скрип тормозов. Далекий вой.
Тревога? Нет, «скорая».
…Лерочка вчера аварию видела. Две машины, на перекрестке. Одну на тротуар откинуло, а там люди! Крови было — ужас сколько! Вроде бы водитель пьяный был. Мало нам ракет! Взрывом не убьет, так под колеса попадешь…
Сбился со счета, которая ступенька.
Дует сквозняк. Мгла темнеет, наливается смоляной чернотой. Сквозняк подхватывает рыхлые комья пыли, скопившиеся по краям лестницы, вскидывает к невидимому потолку, рвет в клочья. Пыль осыпается вниз белесым, дурно пахнущим дождем. Это не пыль, это перхоть. Страх, ужас, бессилие, ненависть, мучительное ожидание худшего, безнадежность — перхоть сыплется с потолка на меня, с меня на щербатые ступени. Так она сыплется с жильцов, замкнувшихся в своих раковинах.
К горлу подкатывает тошнота.
Кажется, я угорел. Закрываю глаза и вижу, как черная поземка вертится у ног, жадно пожирает доставшийся ей корм, отрыгивая дымом…
…говорила: хуже будет. Ракетами в ТЭЦ прилетело. И в эту, как ее? В подстанцию. Еще по котельным бьют. Света нет, отопление пропало. Воды тоже нет. Хорошо, набрать успела. Перебралась на кухню, жгу газ, греюсь в потемках. Свитер, одеяла… Боюсь угореть. И не проветришь: квартира выстудится, так и замерзнуть недолго…
Новый год.
Вместо ароматов сосновой хвои и мандаринов — затхлая духота непроветренной квартиры, вонь немытого тела. Вместо праздничных фейерверков — эхо далеких разрывов.
…никакой радости. Раньше надеялись: закончится эпидемия — должна же она когда-нибудь закончиться? — и все станет как раньше. Теперь вспоминаю и думаю: уж лучше бы ковид…
Все входит в привычку. Кажется, что ничего другого нет и никогда не было. Только лестница, вечная лестница — бесконечный спуск, ступенька за ступенькой.