— На сегодня рейсы закончены. Вы в курсе, сколько времени? Скоро темнеть начнет.
— Я успею! Надо ехать!
У решетчатых ворот, загораживающих въезд в школьный двор, стояла трехдверная «Нива» болотного цвета — моя, должно быть, ровесница, старушка-внедорожница. Вид машина имела потрепанный, но непобежденный. Задняя дверь была открыта, заднее сиденье сняли, чтобы груза больше влезло.
Кажется, за рулем кто-то сидел. Отсюда не разобрать.
— Никуда вы не успеете. Поезжайте домой и ложитесь спать.
— Я не хочу спать! Парням нужны аптечки!
— Завтра, все завтра, — вмешалась рыжая. — Борис Семенович, вы себя в зеркале видели? Вы на ногах еле держитесь. Вам надо отдохнуть…
— Какой еще отдых! Скажите, пусть грузят…
— Борис Семенович…
— Хорошо, тогда я сам загружусь…
Он было ринулся в холл первого этажа, где, как я видел, стояли картонные коробки и клетчатые баулы, но рыжая загородила ему дорогу:
— Ничего не трогайте! Вам нужен отдых.
— Не нужен! Ладно, я в спортзале подремлю, на матах. Пустите, я правда в спортзал… А машину пусть грузят. Я подремлю и поеду…
Рыжая отошла в сторону. Борис Семенович ринулся в холл, свернул налево по коридору и исчез.
— Он не ляжет спать, — вздохнула брюнетка. — На матах? Видела я, как он спит. Ставит мат на ребро, прислоняет к стене — и лупит кулаками, словно боксерскую грушу. Загонит он себя, ей-богу, загонит. Никого не слушает: «Надо ехать! Надо ехать…»
Рыжая вздохнула в свою очередь:
— Они до войны тренировались в нашем спортзале. Не видели? По средам и воскресеньям, целая бригада пенсионеров. Ветераны-мордобойцы, скучно им на покое… И женщины тоже ходили. Борис Семенович из этих, неугомонных.
— Ох, Рита Владимировна, такие хуже всего! Знаете, как они перегорают? Как лампочки!
— Лампочки?
— Ну, лампы накаливания помните? Старого образца? Горит-горит, потом раз! — зашипела, вспыхнула, и все, темнота. Так и эти, бешеные — не поймешь, он еще пашет или уже догорел…
Выбросив окурки в урну, стоявшую у крыльца, женщины ушли в лицей. Сперва я думал пойти за ними, вернее, в спортзал, но сразу отказался от этой идеи. Зачем? Любоваться, как Валеркин дядя лупит мат? А даже если он и не лупит, если он сдался в плен усталости и забылся на стопке матов беспокойным сном — толку-то на него смотреть?
Все, что надо, я уже увидел.
Выбравшись наружу, я побрел к «Ниве». Трижды обошел старушку кругом, уже получив подтверждение тому, о чем подозревал, и привыкая к невозможному. От машины не пахло жильцом, затхлую вонь я бы учуял загодя, и тем не менее…
За рулем действительно кто-то сидел, тут я не ошибся.
За рулем сидел жилец.
Клетчатая рубашка с короткими рукавами. Ярко-красная бейсболка козырьком назад. Шорты цвета хаки. На вид жильцу было хорошо за семьдесят, точнее не скажу. Тощий, жилистый — весь какой-то дубленый, что ли? — он занял место водителя, положив руки на баранку. Смотрел он строго перед собой, не обращая внимания на мою прогулку.
Я еще раз принюхался. Запах отсутствовал.
Забравшись в «Ниву», я сел рядом, на месте пассажира. Даже здесь, вплотную, запаха не было. Пахло лекарствами, едой, взятой в дорогу, разогретой резиной, бензином — чем угодно, только не жильцом. Начало июня редко бывает по-настоящему жарким, но снаружи царила летняя жара. По идее, автомобиль должен был капитально прогреться — но нет, салон наполняла зябкая прохлада. Казалось, работает мощный кондиционер.
Будь я жив, рисковал бы простудиться.
На меня жилец по-прежнему не реагировал. Губы его были сжаты в ниточку, блекло-голубые глаза щурились, как от встречного ветра. Перхоть? Нет, с него ничего не сыпалось. Встреть я жильца в подвале, метро, бомбоубежище, в квартире, наконец — не удивился бы.
Но в автомобиле? За рулем?!
— Надо ехать, — вдруг сказал жилец. — Ехать надо.
И снова замолчал.
Я тряхнул головой, откидывая назад гриву густых волос. Гриву, которой у меня никогда не было, которой сейчас уже не было и у неукротимого Бориса Семеновича. Но ведь когда-то была, да? И Валеркин дядя тряс головой, садясь за руль. Он и теперь, наверное, садясь за руль, по привычке отбрасывает поредевшую прядь.
Привычка — вторая натура.
Ясней ясного, так, что меня от макушки до пяток пробил жутковатый озноб, я представил, как Валеркин дядя садится за руль, чтобы доставить «на передок» очередной волонтерский груз. Вот он, сам того не зная, всем телом вписывается в жильца; вот они крутят баранку в четыре руки, смотрят на дорогу в четыре глаза…
— Надо ехать, — повторил жилец. — Нас ждут.