Нет у меня на парня монополии.
Не удивился я и QR-коду, лежавшему на асфальте возле моей машины. Черная поземка хотела поговорить. Учуяла меня, да? Не о чем нам разговаривать, вали отсюда!
Я показал QR-коду средний палец.
— Вот, хорошо, — прозвучало за спиной. — Давай еще ложечку.
— Не хочу больше.
— Одну ложку, и все.
— Я наелся.
— Последнюю! А потом примешь лекарство.
Я посмотрел на них, мать и сына. Посмотрел, уставился, как баран на новые ворота; присмотрелся. Мерещится, что ли? Вокруг руки, в которой Любовь Семеновна держала ложку с бульоном, можно было различить слабое бледно-синее сияние. Такой огонь горит на газовой плите вокруг самой маленькой конфорки — в солнечный день, если окно не занавешено шторой, его не очень-то разглядишь.
Временами в сиянии пробивалась легкая желтизна, но быстро исчезала. Ага, и на груди, напротив сердца. Ну точно конфорка!
Раньше я ничего такого не видел.
— Молодец! — Любовь Семеновна праздновала победу, скормив парню спорную ложку. — Теперь «Фервекс». Я развела, он уже не горячий…
Пить Валерка решил сам, без чужой помощи. Отобрал у матери чашку, держал двумя руками: прихлебывал, сопел, отдувался. Мать сидела рядом, ждала.
— Всё по рецепту, — вздыхала она. — Я Татьяне Владимировне позвонила, а ее нет. На телефоне дочка, говорит: мама в больнице, после операции. Ну да, мы же ей на операцию денег собирали, забыла совсем…
Сияние у сердца погасло. Вокруг руки «газ» продолжал гореть.
— Теперь надо другого семейного врача найти. Завтра пойду в поликлинику… Придумали: всё по рецептам! На дворе война, а они — по рецептам! Где его взять, этот рецепт…
Вернув чашку на поднос, Валерка задремал. Лечь он и не подумал, спал полусидя. Мать не спешила его укладывать, боясь разбудить. Так и сидели рядом, в полуметре друг от друга. Не знаю почему, но мне вспомнился жилец — блондин в спортивном костюме, которого Валерка позже вывел наверх по лестнице. Они тоже так сидели, рядышком, чем-то похожие друг на друга, и пространство между ними уплотнялось, прорастая нитями паутины.
Ничего общего, подумал я. Тогда были живой и жилец, сейчас — оба живые, тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить бы. Ничего общего, и все-таки…
В три шага я подошел к дивану. Стараясь не задумываться, что делаю и зачем, коснулся рукой бледно-синего огонька на руке Любови Семеновны.
Чего я ждал? Лестницы? Вспышки?
Чуда?!
Сперва я вздрогнул, как от ожога. Потом сообразил, что ожог я придумал, сочинил на пустом месте. Воображение воплотило ожидания, на самом же деле никаких ощущений я не испытал. Кажется, закололо в кончиках пальцев, но и это, пожалуй, были причуды воображения.
Огонек мигнул, погас. Вспыхнул возле сердца.
Трогать сияние во второй раз я не решился. И вообще, Валеркина мама — женщина видная, молодая; и сорока лет не исполнилось. Даже если она ничего не увидит и не почувствует — негоже постороннему мужчине ее за грудь хватать.
Как я потом Валерке в глаза смотреть буду?
В растерянности — чувство, о котором я давно подзабыл, — я вернулся к окну. QR-код возле машины никуда не делся, лежал как лежал. Рядом стояла Наташа, внимательно глядя на экран своего айфона. Губы Наташи шевелились, она с кем-то говорила. Лицо не выражало удивления; чувствовалось, что разговор этот ведется не в первый раз, войдя в привычку.
Я не умею читать по губам. Но черт меня дери, если я не знал, с кем сейчас говорит Наташа! Экрана я отсюда не видел, но был уверен, что там меняются, складываются из случайных пикселей, из угольной искрящейся поро̀ши — лица, лица, лица. Одно за другим: старуха, профессор, девочка, кто-то еще, незнакомый мне.
«Мы. Ты. Надо коммуницировать».
Если у меня нет монополии на Валерку, с чего я решил, что у меня есть монополия на черную поземку? На задушевные беседы с ней?! Надо, надо коммуницировать. Так, поземка? Раз мертвый полицейский тычет в твой адрес бесстыжими факами, то есть с кем поговорить и помимо этого грубияна.
Я что, ревную?
Наташа долго молчала: видимо, слушала. А может, размышляла о чем-то. Наконец губы ее дрогнули. Мне показалось, что я прочитал: «Да».
— Джульетта, пошли гулять!
Я стоял спиной к комнате, но по следующей реплике Валеркиной мамы стало ясно, что Жулька не двинулась с места.
— Гулять, Джульетта! Надо гулять!
Тишина. Ни малейшего шороха, если не считать хриплого дыхания спящего парня.
— Гулять! Ну что ты лежишь? Не силой же тебя тащить…
Тишина.
— Идем, я тебе вкусняшку дам. Сушку хочешь?
Жулька не хотела.