Отбой тревоги уже был? Или они на тревогу — ноль внимания?
Поземка скользила, как приклеенная, в паре метров за машиной Медведя. Вдруг, без видимой причины, она ускорилась, нырнула под днище Daewoo и умелась вперед. Эй, куда ты? Голод допёк?
Меня опередить пытаешься?!
Поземка не знает, что у меня нюх слабее. Небось уверена, что я тоже жильца учуял, вот и рванул в погоню. Найду — и уведу насовсем. Вот черная и спешит опередить, чтобы успеть нажраться до отвала, пока я ей всю малину не испортил.
Ушлая ты, черная, а все-таки дура. Без тебя я, может, и не подумал бы про жильца, не поехал бы за Медведем. Спасибо за подсказку!
Ускориться? Нагнать поземку? Или следовать за Медведем, который наверняка приведет меня туда же? Я уже собрался добавить газу, чтобы обойти серый Daewoo, когда Медведь вдруг начал тормозить.
Едва не впилился в него, идиота.
Впереди маячил блокпост. В начале войны их по городу было великое множество. Сейчас бо̀льшую часть убрали, только на выездах оставили. Все как положено: бетонные блоки, мешки с песком, пулемет в амбразуре. Солдаты в пикселе с автоматами на груди. На обочине — стая ржавых противотанковых ежей.
Чёрт! Это же окружная. Мне за нее ходу нет. Если жилец за городом, я до него не доберусь.
Солдат вышел вперед, поднял руку. Медведь послушно остановился. Между Daewoo и бетонными блоками по земле вихрилась знакомая чернота. Я встал в пяти метрах за машиной Медведя, выбрался наружу, желая лучше рассмотреть, что тут происходит.
Поземка тоже прервала свой бег. Крутилась перед блокпостом, растекалась чернильной кляксой, собиралась в угольный сугроб. Выбрасывала в стороны дымные щупальца, трогала землю, воздух, ежей, втягивала обратно, снова растекалась по земле…
Похоже, она была обескуражена. След потеряла, что ли?
Я принюхался. Жильцом не пахло.
— Добрый день. Выйдите, пожалуйста, из машины.
— Добрый день.
Медведь выбрался наружу. Он не делал резких движений и держал руки на виду. Само спокойствие, только вот перхоть сыпалась с него едва ли не сильнее, чем раньше. На блокпосту любой нервничает, знаю. Дежурил вместе с трошниками, насмотрелся.
— Предъявите документы. Паспорт, водительские права.
Молодой солдат был безукоризненно вежлив. Но смотрел строго, внимательно, ощупывая взглядом Медведя и его Daewoo.
— Паспорт мой или автомобиля?
— Ваш.
— Вот, пожалуйста.
Медведь вручил солдату документы. Тот отступил на шаг, открыл паспорт. Двое других военных не спускали с Медведя глаз. Медведь стоял, опустив руки, переминался с ноги на ногу. Ждал окончания проверки.
— Куда следуете?
Солдат поднял взгляд от документов.
— В Купянск.
— С какой целью?
— К родичам. Дядька мой там с теткой.
— Проведать решили? Нашли время…
— У них консервации полный подвал. Помидоры, огурцы, варенье. Звонили, просили забрать часть. Им, значит, столько не нужно. Всю плешь проели: забери да забери! И жена опять же: езжай, зимой съедим! Уговаривал их уехать — стреляют же все время! А они ни в какую: тут наш дом…
— Ясно.
Солдат сказал что-то еще, но я не расслышал.
В уши ударил оглушительный лай. Я едва не подпрыгнул, честное слово! Солдаты и Медведь даже ухом не повели, будто оглохли, а вот поземка вздыбилась, взвихрилась, занервничала. В следующий миг из-за бетонных блоков вылетел, клокоча горлом от ярости, здоровенный пес.
«Немец», кобель.
Черный, как поземка, с рыжими подпалинами.
Меня словно пополам разрезало.
Одна половина наблюдала, как солдат с ленцой листает паспорт Медведя, без интереса просматривает водительское удостоверение. С Медведем все было в порядке, солдат просто выполнял по инерции положенные действия. Медведь скучал, ожидая конца проверки, топтался, скользил рассеянным взглядом по сторонам.
Сыпал перхотью, как заведенный.
А другая моя половина видела овчарку, надрывающуюся в лае. Вот «немец» припал к земле, вздыбил шерсть на загривке. Вот из оскаленной пасти полетели жаркие брызги слюны. Вот поземка попятилась от него, черная от черного. Клякса собралась в плотную дрожащую каплю чернил, из капли проросли щупальца спрута, нависли над псом…
Почему солдаты ничего не видят?! Не слышат?!
Потому что пес — мертвый, с опозданием дошло до меня. Для живых его нет — как нет меня или черной поземки.