Временами я видел, как вокруг жилища Эсфири Лазаревны растет, закручивается спиралью огромная раковина — одна на всех. Стенки отблескивают перламутром — гладким, приятным на ощупь. Век бы гладил! А раковина накручивает завитки: захочешь выйти — не найдешь дороги наружу. Будешь блуждать этим лабиринтом целую вечность…
Поднимай задницу, велел я себе. Вон, черная поземка не поленилась — к окружной примчалась, когда Тарзана учуяла. А ты…
Стоп.
А сама она куда подевалась? Поземка, в смысле. За то время, когда мы, как оглашенные, по городу носились, прежде чем в квартире засесть, нигде и следа ее не было.
— Кого не было, Роман? Чьего следа?
Уп-с! Это я что, вслух думаю?
— Поземка пропала, Эсфирь Лазаревна. Жильцы — ладно, а она-то куда делась?
— Сдохла! — победно возгласил дядя Миша. — С голодухи!
— Это вряд ли. Живучая, тварь.
— В спячку впала. Как медведь зимой.
— Хорошо, если так…
Чтобы встать со стула, мне потребовалось усилие. Казалось, я успел прирасти к сиденью и спинке, и теперь приходится рвать невидимую паутину.
Встал. Покачнулся. Словно со стороны услышал голос дяди Миши:
— Не суетись, Ромка. Чего скачешь?
— Помолчите, Михаил Яковлевич, — вмешалась хозяйка квартиры. — А вы, Роман… Удачи вам!
Уже закрывая входную дверь, я услышал:
— Я тоже пройдусь. Нужно встряхнуться…
Ехал я медленно, чуть быстрее спешащего пешехода. Стекла в машине опустил: вглядывался. Не мелькнет ли где черный лисий хвост? Принюхивался, раздувал ноздри — не потянет ли затхлой кислятиной? Замечал человека, с которого сыпалась перхоть, — притормаживал. Иногда выбирался из машины, подходил вплотную.
Ни жильцов, ни поземки.
Солнце лезло в зенит, тени съеживались, усыхали. Город будто вымер: все попрятались от жары. Асфальтовые латки на месте старых прилетов подтекали по краям глянцевыми лужицами смолы.
Зря. Всё зря. Не найду никого.
С проспекта я свернул на боковую улицу, с нее — во дворы. Потянуло знакомой тухловатой кислятиной. Или чудится? Машина черепахой ползла по разбитой дороге. Раздолбать подвеску или влететь в колдобину мне не грозило, но старые привычки никуда не делись.
Перекресток. Продуктовый магазин.
Кислым тянуло с задов магазина. Что у нас тут? Двери склада приоткрыты, штабель синих пластиковых ящиков скособочился, вот-вот упадет. Неопрятная лужа перед пандусом. В луже мокли гнилые картофелины и соленый огурец, раздавленный в кашу. Вот откуда вонь! А я раскатал губу…
Стоп. Назад.
Запах я учуял, еще не видя ни магазина, ни лужи. В тот момент воображение ничего не могло мне подсказать, дополнить картинку вонью, извлеченной из памяти. А по-настоящему я чую совсем другие запахи.
Я сдал назад, к перекрестку.
Возьмем направо: пятьдесят метров, сто… Запах заметно ослабел, едва ощущался. Пробуем в другую сторону. Запах усилился. Это уже точно не от магазина!
Тепло, тепло, горячо. Приехали.
Здесь, что ли?
Узорчатый забор: белый кирпич со вставками красного. За забором — нехилый такой домина в два с половиной этажа. Черепичная крыша, мансарда. На крыше — спутниковая тарелка. Воняло из дома. Я припарковал машину сбоку от ворот — добротных, железных, выкрашенных ржавым суриком. Еще раз принюхался.
Запах. От жильцов пахнет иначе.
В доме пахло угарным дымом сытой поземки.
Я медлил, не решаясь зайти. Еще подумалось: сколько раз мы проходили мимо логова очередного жильца, обнаружив рядом мусорку или зады овощного магазина и решив, что вонь исходит оттуда? Маскирующий запах, который подкидывает нам собственная память в ответ на определенную картинку. Надо Эсфири Лазаревне рассказать, ей будет интересно.
Потом. Все потом.
Я глубоко вдохнул, словно перед прыжком в воду. И шагнул сквозь запертые ворота во двор.
Два коротких витка винтовой лестницы вели со двора не в прихожую дома, как я сперва решил, а на кухню. Ладно, пусть будет кухня.
Мне-то что?
Когда-то эта кухня считалась богатой. Мраморнaя столешница в зеленоватых разводах, на стенах — каскады полок и шкафчиков. Высоченный холодильник Samsung с двойной морозильной камерой. Итальянский смеситель в мойке. Вся техника, мягко говоря, пожилая — лет десять-двенадцать; мебель — старше.
Здесь давно не прибирались. Пыль, пятна, потеки. Паутина в углах под потолком. На полу сор, хлебные крошки. Сливное отверстие мойки фыркало, пузырилось грязноватой пеной. Сифон был частично забит, сифону не повредил бы сантехник или хотя бы ударная порция «Крота». Про такие жилища моя бабушка говорила: захезанные.