Что у меня есть, кроме меня?!
Растопырив скрюченные пальцы, я бросился на поземку. Кажется, даже удалось вырвать из нее пару клочьев. А потом черный смерч вновь завертел меня по спальне, забил легкие гарью, ударил об стену. Я падал, падал — и все никак не мог упасть.
Время встало на низком старте.
Сквозь гибельную муть я разглядел кровать со старухой — мертвой или умирающей. Я падал на нее, продавливая кисель воздуха. Пространство между мной и старухой уплотнялось, его пронзили знакомые белесые нити паутины, рассекая тьму поземки и соединяя нас друг с другом.
Оплели. Притянули. Ближе, ближе…
Грянул стартовый пистолет. Время рвануло по беговой дорожке, наверстывая упущенное, — и я выпал на лестницу.
Мы выпали.
Щербатый камень ступеней. Груды перхоти по краям.
Шевеление мглы.
Внизу лестницы мгла сгущалась, делаясь непроглядной через пять-шесть ступенек. Выше она редела, превращаясь в серую муть. Я успел сделать лишь один шаг наверх, когда меня схватили мосластые лапы и потащили вниз. Я заорал, отмахнулся наугад, не глядя.
Кулак угодил во что-то плотное, упругое.
Живое?!
Поземка была здесь. На лестнице она обрела плоть — приземистая тварь, похожая на огромную жабу. Шкура жабы вздымалась, опадала, бугрилась. Пузыри лопались с едва слышным звуком, выплевывали облачка гари, и гарь тут же оседала, втягивалась обратно в шкуру. От жабы несло горелой тухлятиной, но это можно было терпеть. Угарный дым отрыжки сводил меня с ума, а тут — вонь и вонь, наплевать.
На круглом выросте, заменявшем твари голову, проступило лицо. Я с трудом узнал блондинку из смартфона: утратив все краски, кроме черной, блондинка превратилась в африканку. Красотка издевательски ухмыльнулась, широко, по-жабьи, растянув губы. Черты лица поплыли, смазались, из них вылепился профессор, девочка…
Они гримасничали и молчали. Ни звука. Никаких попыток коммуницировать. Поземка тянула меня вниз, и все дела.
Рывок.
Потеряв равновесие, я упал, больно ударился о шершавый камень. Пнул поземку ногой, попытался разорвать мертвую хватку — как бы не так! Тварь гирей висела на мне. Она была сильнее, тяжелее, упорнее.
Долго я не продержусь.
Лестница! С лестницы все началось: там, в разрушенном доме, где я познакомился с Валеркой. «Вы бы не могли подать мне руку?» — попросил меня он. Кто бы подал руку мне?!
С лестницы началось, лестницей и закончится.
— Дядя Рома, вы на море были?
Я до отказа вывернул шею, озираясь в отчаянной надежде. Нет, Валерки на лестнице не было. Но справа и чуть выше, на краю ступенек и подступающей мглы, возник кусок перил. Метра полтора, не больше. Две металлические стойки с облупившейся зеленой краской; деревянная накладка, изрезанная перочинными ножами.
Извернувшись, преодолевая сопротивление поземки, я вытянул руку — до боли, до хруста, едва не вывихнув плечо, — и ухватился за перила. Подтянулся, таща за собой неподъемную тварь. Вцепился в перила обеими руками, перехватил выше.
Ступенька, другая, третья.
Перила закончились.
— Ромка, братан! Верно говоришь!
По другую сторону лестницы возник еще метр перил — железных, слегка тронутых ржавчиной. Как на пожарной лестнице.
Дядя Миша?
Рывком я перебросил тело на тот край. Ухватился, перевел дух. Подтянулся. Сколько осталось до верха? Не видать. Ступеньки по-прежнему терялись в серой мгле. Так ли это было или я выдавал желаемое за действительное, но мгла стала чуточку светлее.
— А вы, Роман… Удачи вам!
Третий фрагмент перил. Серебристый металл, накладка из полупрозрачного пластика. Эсфирь Лазаревна?
Жабьи лапы конвульсивно дернулись, хватка на миг ослабла. Я кинулся вперед. Нет, не вырвался, но теперь я тянул тварь наверх, а не она меня — вниз. Я тянул, а снизу поземку кто-то толкал. Ей-богу, толкал!
Я вгляделся через плечо, едва не сорвавшись из-за этого с лестницы. И скорее угадал, чем увидел позади жабы массивную женскую фигуру. Я бы и не разобрал, кто там, но «газовые конфорки» старухи, давно не покидавшей постель, горели сейчас, что называется, на полную. Окутанная голубоватым свечением старуха ползла, наступала, подпирала тварь сзади. Поземка задергалась, силясь отстраниться от упрямой покойницы — тщетно. Старуха продолжала движение, а обойти эту громадину на узкой лестнице не было никакой возможности.
Старуха толкала, я тянул.
— Поехали, а? Поехали домой.