— Пришел, Туланов?
— Так точно, гражданин начальник, явился по вызову.
— Это хорошо, что ты явился…
Очень многозначительный этот Климкин, станет вот этак перед тобой, руки заложит назад, будто нарочно старается тебе сказать: не, друг ситный, рук об тебя марать я не буду… Упрется остренькими глазками тебе прямо в зрачки и качается с пятки на носок. А ты моргнуть не моги и упаси бог выпустить взгляд гражданина Климкина: выпустишь — значит, виноват. А виноватых — бьют, это любимое выражение начальника третьего отдела. Нынче он недолго качался и гипнотизировал. Сказал:
— Ну давай пошли, Туланов.
Скажет слова самые простые, да таким голосом, будто сейчас, за дверью, он и предъявит тебе самые главные доказательства твоей вины, неизвестно перед кем, неизвестно откуда взятые. Но — неопровержимые, окончательные, которые припрут тебя к стенке, той самой, последней…
— Погодь тут! — Климкин зашел к Гурию и сразу вышел обратно. — Проходи!
Снова оказался Федор во вчерашнем кабинете. Гурий был не один. Высокого роста, лицо гладкое, без бороды и усов (приезжий, поди, наши все обросшие) — молодой человек у стола что-то показывал по карте. Федор, озабоченный пропадающим ужином, громко доложил по форме: так и так, прибыл. По вашему приказанию.
— Олег Петрович, — обратился Гурий к молодому, — знакомься: Туланов Федор Михайлович, житель здешних мест, так сказать — абориген. Охотник с верховьев Ижмы, знает те места на сто, двести километров вокруг. Да не просто знает, а каждую речку, ручей, ложбинку, каждый бугор. Не буду хвалиться, но, кажется, каждое дерево и каждую кочку. Ты в городе улицы не знаешь так, как он деревья помнит и тропы в лесу. Садись, Туланов, ты нам нужен, — приказал Гурий и кивнул на стул за приставным столиком.
— Свой лес, как не знать, — сказал Федор на всякий случай.
— Интересно, интересно, — выжидательно смотрел на Федора молодой, безбородый.
— А это наш главный искатель нефти, Федор Михайлович, познакомься: Олег Петрович Лунин.
Молодой улыбнулся Туланову.
— А мы, Олег Петрович, с Федором Михайловичем старые знакомые, было дело — бежали вместе от вологодского губернатора, на лодке, по Ухте и Ижме.
— Интересно, интересно, — опять сказал Лунин, очень, видать, вежливый.
— Тогда были мы помоложе, Олег Петрович, у Федора Михайловича ни бороды, ни усов, был он просто Федя, а я политссыльный Гурий. Солдаты по нам из винтовок лупили, с берега, но, как видишь, мы живы остались…
— Прямо как в ковбойском романе, — улыбнулся вежливо Лунин, — с погоней, стрельбой… чрезвычайно интересно!
— Самое интересное, Олег Петрович, другое, — сказал Гурий, посматривая на Туланова. — Самое интересное, что тогда, лет двадцать назад, я работал у инженера Гансберга, бурили скважины на нефть… И вот недавно вспомнил я, что спаситель мой, тот самый Федя Туланов, когда мы бежали с ним по реке, говорил, будто они с отцом знают естественные выходы нефти и газа на поверхность земли… где-то в их охотничьих угодьях такие выходы есть, и даже, если мне не изменяет память, они поджигают эти газовые факелы и греются возле них. Так ли, Федор Михайлович? Не подводит ли меня память? — оборотился Гурий к Федору. — Я тут вспоминал, вспоминал… Никак вспомнить не мог, что же такое, важное, сообщил мне тогда Федя Туланов. А ведь вспомнил! Видишь, Федор Михайлович, как жизнь повернулась: и наш побег, и твой тогдашний рассказ про факелы из-под земли — и моя должность нынешняя — все сошлось… Верно ли я припомнил?
— Да, гражданин начальник, верно. Есть такие факелы.
— И ты можешь их показать, Федор Михайлович?
Туланов обдумывал предложение. Отец вообще-то молчать приказал… Чужим людям в тайге дай только зацепку — такой начнется гром и стук — всю живность на сотню верст распугают, разгонят, ни единого хвоста не добудешь… С другой стороны… отец помер. А он, Федор, старший сын, вот… в неволе. Гурий словно бы прочитал заветные мысли Федора. Сказал:
— Федор Михайлович, я понимаю, вполне понимаю твои сомнения. Но и ты пойми: стране нужна нефть, нужен и газ. И как можно скорее. А тебе, Федор Михайлович, нужна свобода. Твоя хорошая работа, несомненно, много значит в досрочном освобождении. Но дело это длинное, муторное, бумажное. Да и не слишком нас жалуют за досрочное… Мало ли отчего человек хорошо работает. Может — маскируется… А вот конкретное достижение… скажем, ты поможешь ускорить открытие нефти или газа, мы тебе поставим это в заслугу… понимаешь? И срок твой может сразу кончиться, Федор Михайлович. И для меня это будет… как бы сказать… легче. Я тебе помогу не просто потому, что обязан тебе своим спасением, но потому, что ты сам себе помог. А мое дело будет, так сказать, технически оформить твое освобождение. Что я и сделаю с громадным удовольствием, Федор Михайлович. И никто нам с тобой не предъявит счета: что, мол, по блату тебя освободили…