Рысь свернула в сторону, Федор держал ее в поле зрения. Увидел, что свернула, и решил срезать дорогу. И правильно решил. Они выбежали на широкое открытое болото, и Федор заметил, как резко сократилось расстояние между ними. Саженей пятьдесят оставалось теперь, не больше. На белом снегу лежал серый комок. Умаялась, бедная, упарилась… Ну-ну, не только мне достается, и тебе перепадает. Рысь увидела Федора, тяжело поднялась и, вяло подпрыгивая, пошла, пошла к лесу на той стороне болота. До леса оставалось еще полверсты, немного совсем, но и не мало. Надо теперь выложить все, какие еще оставались, силы — и попробовать нагнать. Нагнать! Добраться на расстояние выстрела. Федор бросился вдогон. Если бы рысь сумела без остановки добежать до леса, кто знает, как бы там повернулось, потому что после такого рывка Федор непременно замедлился бы в лесу. Но рысь снова легла на болоте. Она растянулась на снегу, потом выгнула спину навстречу охотнику, зарычала грозно, готовая броситься, если враг подойдет совсем близко. Федор резко остановился. Сердце гнало и гнало кровь по жилам, и ему показалось, будто оно вырывается из груди, только ищет слабого места в теле, чтобы окончательно вылететь… Словно молотом били по голове, бухало в висках, в глазах было черно, и валила с ног страшная усталость, необоримая, как у самой рыси, что лежала, не в силах двинуться дальше, и скалила зубы навстречу охотнику. Он успел упереться копьем в лыжи и сам оперся на копье: ноги его не держали. Десяток саженей всего-то и отделяли его от зверя. Но зверь не мог идти дальше, а у охотника не было сил, чтобы достать из-за спины ружье.
Рысь скалилась, понимая, быть может, что человек уже не подойдет ближе — не может. А он пытался успокоить сердце, прояснить глаза, иначе ему и с двадцати шагов не сделать годного выстрела. Сердце замедлялось, замедлялось, и вот перестало стучать в ребра. Федор несколько раз глубоко вздохнул и — выпрямился. Воткнул копье рядом с собою в снег. Потянулся за ружьем. Рысь уловила новое движение человека и снова поднялась- бежать. Тяжело прыгнула раз, другой… Федор уже держал ружье в руках. Рысь снова легла на снег. Алая пасть с шипением раскрылась навстречу выстрелу…
Федор постоял еще немного, окончательно успокаиваясь.
Подошел. Взял за загривок и приподнял голову с короткими тупыми ушами. На концах ушей торчали волосяные кисточки длиною в два вершка. Весила рысь без малого пуда два, не меньше. Ничего, не зря заставила целый день бежать следом. Спасибо тебе, кисынька, что ты попалась, спасибо, что устала, дала подойти поближе… Федор с трудом выпрямился, встал. Попытался определиться, куда ж его занесла эта гонка. Признал место — до Сухого болота добежал, надо же… Это ж от верхней избушки где-то около пяти чомкостов будет. Вон там, к западу от болота, горючий газ с тухлым запахом из-под земли выходил. Там придется и на ночь устроиться… Мороз уже забирался под насквозь пропотелую одежду, становилось холодно. Торопливо, чтобы не успеть вовсе остыть и замерзнуть, освежевал он добычу. Снимал шкуру и — радовался: значит, есть у них с Ульяной счастье. Есть! Во имя Ульяны и гнался сегодня Федор за рысью. Такой зверь с густющей шерстью, с красивым бледно-желтоватым окрасом — редкая удача, очень редкая. С такими подарками не стыдно снова появиться перед строгими очами родителей. Две лисицы у него, три куницы, рысь… Да до Великого поста есть время, чего-ни-то добудет еще Федор, есть еще время, есть…
Он аккуратно свернул мягкую сырую шкуру, уложил в задний мешок лузана и пошел вдоль опушки леса. В конце болота, между редкими деревьями, нашел то самое место. На довольно широкой поляне снег пожелтел кругом, а в середине того круга — дырка-воронка. Федор подошел ближе. Если газ в этой воронке загорится, как раньше, то здесь же, рядышком, он разведет второй костерок, и промеж двух огней его никакой мороз не достанет. И можно высохнуть, не рискуя простыть, и отдохнуть, сколько надо, в надежной ласке тепла. Он сделал топором зарубку на березе и выдрал кусок бересты. Вернулся к той воронке, зажег бересту, подождал, не погаснет ли огонь от быстро тающего вокруг воронки снега. Нет, не погас. Горит! Он облегченно вздохнул: такое пламя и согреет сразу, и место вокруг осветит ярче всякой лампы, и площадку для ночлега можно будет попозже расчистить в этом свете, а сейчас согреться чуток и скорее для ночного костра нарубить сушняка, а для себя — лапника на подстилку. Неподалеку свалил два кондовых дерева, разрубил пополам, притащил к костру. И стемнело уже. Прикинул, как далеко от этой земной горелки устроить рукодельный костер, чтобы грело с обоих боков, но не жгло.