— Вы в Харбин?! Да ведь там чума!..
Ранним теплым утром первого декабря питомцы Томского университета прибыли в Харбин.
Выйдя на безлюдную привокзальную площадь, Бутовский сделал первую запись в карманной книжечке: «Не опасность пугает нас, — нет, а серьезность положения и недостаточность нашей подготовки: ведь мы еще не врачи…».
Студентов поселили в небольшом двухэтажном здании с протекающей крышей и выбитыми стеклами. Углы мрачных и холодных комнат были затканы паутиной.
— Средств нет, господа. Борьба с чумой находится еще в стадии организации… — оправдывался сопровождавший группу представитель Китайско-Восточной железной дороги. — Ежели вам не угодно тут, я доложу управляющему дороги…
— Да, да, сделайте одолжение! — оборвал его Бутовский и обернулся к товарищам. — А пока засучивайте рукава, будем наводить порядок!
Б. М. Паллон и М. К. Бутовский
В тот же день в их так называемой штаб-квартире появился неожиданный гость.
— Честь имею представиться! Доктор Михель, тоже сегодня приехал. Меня зовут Владимир Мартынович, — продолжал он, осматриваясь. — …Не очень уютно, но ничего. И я живу тут неподалеку. Вам, разумеется, интересно, что делается в городе? Вечером совещание, там все и узнаем. А пока, господа, предлагаю пройтись по улицам, посмотреть….
Харбин в то время был еще совсем молод. Центральную часть города занимал Новый Харбин, население которого составляли главным образом европейцы. Большие каменные дома принадлежали богатым купцам и чиновникам Китайско-Восточной железной дороги.
В китайской части Харбина — Городе-Пристани — поражала вопиющая нищета. Здесь в приземистых, саманного типа, постройках — фанзах — ютилась беднота, нещадно эксплуатируемая иностранными промышленниками. Почти все окна в фанзах были заклеены промасленной бумагой, сквозь которую едва пробивался свет. Еще более безотрадную картину представляла восточная часть города — Старый Харбин и пригород Модягоу. Слепленные из самана или дощатые мазанки жались одна к другой, образуя косые переулки.
Изредка встречались обитатели этих трущоб-китайцы — в изодранных халатах и матерчатых тапочках, пугливо поглядывавшие на студентов.
«Боятся, видимо, облавы, — подумал Бутовский. — Какая безысходная нищета!..»
Вечером студентов представили помощнику главного врача КВЖД доктору Хмара-Борщевскому и члену Противочумного бюро доктору Богуцкому.
От них студенты узнали, что город оцеплен солдатами карантинной стражи, повсюду создаются обсервационные пункты, но эпидемия тем не менее разрастается.
V
Из Петербурга ожидали профессора Даниила Кирилловича Заболотного. Особенно волновались студенты: еще бы, работать под руководством знаменитого ученого!
Рассказывали, что Заболотный родился в бедной крестьянской семье на Украине. Смышленого хлопца взял к себе на воспитание дядя по матери — Макар Суляк, который преподавал естествознание в одной из одесских гимназий. Он и обучил племянника грамоте, открыл перед ним удивительные тайны природы.
Блестяще окончив гимназию и два факультета — естественный в Новороссийском университете и медицинский в Киевском, — Даниил Кириллович в тридцать два года стал профессором и вскоре приобрел мировую известность.
Передовая часть русского общества того времени проявляла большой интерес к естествознанию. Именно в естественных науках прогрессивные ученые видели ту силу, которая способна в наибольшей степени содействовать воспитанию материалистического мировоззрения и тем самым помогать в борьбе за демократизацию России.
Микробиология в то время переживала период бурного расцвета. Благодаря классическим работам Пастера, Мечникова, Коха создавались научные основы борьбы с заразными болезнями. Рождалась новая наука — эпидемиология. Ее основоположник — профессор Заболотный.
Сколько дорог прошел Заболотный, исследуя чуму в Китае, Монголии, Индии, Аравии, Месопотамии!.. Русские экспедиции обычно бывали немногочисленны: три-четыре человека. Примитивное оборудование перевозилось караванными путями по диким степям и знойным пустыням.
В Харбин с Заболотным приехали всего несколько человек: царское правительство было не очень-то щедро.
Бутовский давно мечтал о встрече с прославленным ученым. И вот она наконец состоялась.
Подошел курьерский поезд, и из вагона, у которого собралась толпа встречающих, вышел высокий человек в простеньком пальто с начинающей седеть бородкой. Пробираясь сквозь толпу, Заболотный коротко и весело отвечал на приветствия.
Он обменялся крепким рукопожатием с Хмара-Борщевским, Богуцким и заведующим чумной больницей доктором Хавкиным (однофамильцем знаменитого ученого).
— Это — студенты Томского университета и Петербургской военно-медицинской академии, — представил Хмара-Борщевский. — Добровольцы!
— Да тут целая армия! — воскликнул профессор, с интересом разглядывая молодежь. Увидев студента в форме Военно-медицинской академии, Мамонтова, обрадовался.
— И вы здесь, Илюша? Ну, против таких хлопцев чуме никак не устоять!
Все улыбнулись этой веселой шутке.
— После обеда вместе со студентами ждите меня в противочумном пункте! — сказал он Богуцкому. Затем повернулся к Хмара-Борщевскому: — Я думаю, первый шаг навстречу «черной смерти» мы сделаем вместе со студентами.
— Я полагаю, что вы не ошибетесь, Даниил Кириллович, делая ставку на молодежь, на рядовых бойцов…
Окинув еще раз взглядом свое «войско», Заболотный вместе с Хмара-Борщевским направился в управление Китайско-Восточной железной дороги.
Едва они скрылись из виду, студенты обступили Мамонтова.
— Ты знаком с профессором?
— Да, знаком! Год назад я имел счастье работать с Заболотным на эпидемии холеры в Петербурге.
Бутовский с интересом посмотрел на него. Ему было известно, что Мамонтов родился в аристократической семье и воспитывался в Пажеском корпусе. Перед юношей открывалась блестящая карьера. Но он избрал другой путь. Тревожная весть о беде, постигшей Дальний Восток, застала Мамонтова на пятом курсе Военно-медицинской академии. Он, не раздумывая, подал рапорт и отправился в Маньчжурию.
Управляющий Китайско-Восточной железной дорогой генерал Хорват довольно сухо принял Заболотного. Он сказал, что еще не имеет высочайших указаний на финансирование противоэпидемических работ.
— Кое-что мы тут делаем, — добавил он, — но…
Заболотный сразу понял, с кем имеет дело. Он уже встречал подобных сановников и знал, что их трудно пробить. «Ничего, припрет чума к стене, тогда зашевелитесь, ваше превосходительство», — подумал он и, слегда поклонившись, поднялся с кресла:
— Честь имею!
После обеда он вместе с Хмара-Борщевским поехал на чумной пункт. Размышляя о встрече с Хорватом, профессор поинтересовался, какие отношения у главного врача КВЖД доктора Ясенского с управляющим дорогой.
— Кстати, Ясенского что-то не видно.
— Он в командировке и вернется к назначенному на завтра совещанию врачей. Вы спрашиваете, какие у него отношения с управляющим? Скажу прямо — не очень теплые.
— Ясно…
Ехали по узким улицам и кривым переулкам. Водосточные канавы были переполнены гниющими отбросами.
«Какая нищета!» — подумал Заболотный, угрюмо поглядывая по сторонам. Да разве она только здесь, в Маньчжурии? Он встречал ее всюду — на окраинах России, в Индии, в Аравии, — куда забрасывала его беспокойная судьба.
Экипаж нагнал группу китайцев, одетых в синие куртки. Это были водоносы. Согнувшись, они несли в четырехугольных банках из-под керосина воду из Сунгари в те кварталы, где не было даже колодцев.
— Да, — проговорил Хмара-Борщевский, — санитарное состояние ужасное. Недалеко городские свалки, многие жители занимаются тряпичным промыслом, стиркой белья, мелкой торговлей вразнос. А за тем пустырем, ниже по течению Сунгари, находится город Фудзядян. Там санитарное состояние еще хуже! Словом, эпидемии есть где разгуляться.