«Но ведь я стреляла ему в спину», — думает Анна-Мария.
— Да-да, — с отсутствующим видом говорит она Свену-Эрику.
И тут Свен-Эрик садится на капот машины и плачет. Он вспоминает о котенке — о Боксере. И еще он думает об Айри Бюлунд.
Мужчина думает о том, что если бы Айри Бюлунд сама не сняла своего мужа и не заставила врача солгать о причине смерти, сразу сделали бы вскрытие, начали расследование дела об убийстве — и всего, что произошло потом, могло бы не случиться. И тогда ему никого не пришлось бы убивать.
И Свен-Эрик задается вопросом, сможет ли он переступить через все это, чтобы полюбить Айри. Ответа он не знает.
И мужчина плачет от всего сердца.
Ребекка Мартинссон вылезает из машины перед отелем «Риксгренсен». В животе покалывает от волнения.
«Наплевать, — говорит она себе. — Я должна это сделать. Мне нечего терять, кроме своей гордости». И когда она пытается представить себе свою гордость, то видит нечто потертое, унылое и никому не нужное. «Давай, входи внутрь», — приказывает она сама себе.
В баре шумно и людно. Едва переступив порог, она слышит, как местная рок-группа исполняет старую полицейскую песню.
Остановившись в фойе, она звонит Марии Тоб. Если ей повезет, у Марии наклевывается очередной роман, и она круглосуточно держит телефон при себе.
Удача на ее стороне: Мария берет трубку.
— Это я, — говорит Ребекка. Она задыхается от волнения, но это тоже не имеет значения. — Ты можешь найти Монса и попросить его выйти в фойе?
— А что? — удивляется Мария. — Ты здесь?
— Да, я здесь. Но я ни с кем не хочу встречаться, только с ним. Сделай мне одолжение, скажи ему.
— Хорошо, — медленно отвечает Мария, на ходу понимая, что упустила что-то важное. — Пойду поищу его.
Проходит две-три минуты.
«Лишь бы никто другой не вышел», — думает Ребекка.
Ей нужно бы сначала сходить в туалет. К тому же в горле пересохло — как она будет говорить, когда язык прилип к гортани?
Увидев свое отражение в зеркале, Ребекка с ужасом осознает, что на ней по-прежнему бабушкина старая нейлоновая куртка. Вид у нее такой, словно она живет в лесу, выращивая экологически чистые овощи, подбирая бездомных котов и расплевавшись со всеми органами власти. Женщину охватывает желание броситься в машину и немедленно уехать прочь, но тут звонит телефон. Это Мария Тоб.
— Он идет, — кратко сообщает она и кладет трубку.
И появляется Монс Веннгрен.
Ребекка чувствует себя как в аквариуме с электрическим угрем.
Он не говорит «Привет, Мартинссон!» или еще чего-нибудь в этом духе. Словно сразу понимает, что настал серьезный момент. Он так хорош собой. Такой же, как прежде. Не так-то часто видишь его в джинсах.
Ребекка собирается с духом, пытаясь забыть свои отросшие волосы, которые давно надо бы постричь и покрасить, забыть о шраме и о проклятой куртке!
— Поехали со мной, — говорит она. — Я пришла забрать тебя к себе. — Она думает, что должна еще что-то добавить, но на большее у нее просто нет сил.
Монс чуть заметно улыбается, но потом лицо его становится серьезным. Однако прежде, чем он успевает хоть что-нибудь сказать, за его спиной появляется Малин Нурель.
— Монс! — обращается она к нему, потом переводит взгляд с него на Ребекку и обратно. — Что происходит?
Он с сожалением качает головой.
Ребекка не понимает, кому предназначается это извиняющийся жест — ей или женщине, стоящей позади него.
Но он улыбается ей и говорит:
— Я только возьму свою куртку.
Но она не намерена отпускать его. Ни на секунду.
— Надень мою, — говорит она.
Они сидят в машине. Снег за окном сыплется сплошной стеной, видимость нулевая. Ребекка ведет машину очень осторожно. Они не переговариваются. Просто молчат. Монс рассматривает вытертые рукава нейлоновой куртки, которая на нем надета. Это, пожалуй, самая чудовищная куртка, которую он видел в своей жизни.
Затем он смотрит на Ребекку. Она действительно очень изменилась. Совершенно сумасшедшая. И он начинает хохотать — не может сдержать смеха.
И она тоже смеется. Смеется до слез.
И много позже, лежа на его плече, Ребекка начинает плакать. Это похоже на наводнение. Поначалу он говорит шутливо:
— Полегчало, да?
Она смеется, но потом рыдания возвращаются.
Тогда Монс крепко обнимает ее. Прижимает к себе, гладит по волосам, целует шрам на ее губе.
— Все нормально, — говорит он. — Тебе надо выплакаться.