Фаустус повернул голову. Он уставился на вампира, тяжело дыша.
Вампир тоже изучал его, серьёзно поджав идеальные губы.
Его глаза теперь сделались полностью красными, залились тем сияющим, нечеловеческим алым цветом.
— Я думал, что в рамках нашего компромисса позволю Квентину самому с тобой разобраться. Или даже Мириам. Я беспокоился, что они обидятся, если я позабочусь о тебе сам.
Глаза Брика заметно похолодели.
— Затем я осознал, что должен сделать это. Что они никогда не смогут сделать то, что нужно. Даже Квентин. Поскольку ты кровный родственник его жены, необходимые шаги в его глазах выглядят почти недопустимыми.
Холодность Брика сделалась более заметной.
— Малышка Мири тоже не смогла бы это сделать, Чарльз. Боюсь, она до сих пор любит тебя вопреки всему.
Бэйшл остановился.
Теперь он стоял в центре камеры.
Он слегка развёл руки в стороны, и Фаустус, возможно, впервые осознал, каким чертовски крупным был вампир. Что-то в его манере держаться, лукавости, чисто раздражающей натуре делало его физически менее устрашающим, чем он был на самом деле.
Посмотрев на него теперь, Фаустус ясно увидел его.
Он увидел Короля Бэйшла таким, какой он есть.
Возможно, впервые за все эти десятки лет он оказался лицом к лицу с истинным Вампирским Королём и посмотрел в его кроваво-красные глаза.
Он наблюдал, как удлиняются острые как бритва клыки, смоченные слюной.
Когда реальность этого отложилась в его сознании, по нему пронёсся шок.
Всё кончено.
Всё реально кончено.
Он хотел испытать облегчение.
Он хотел испытать некое чувство завершённости… но и этого не ощутил.
Не будет облегчения. Не будет завершённости.
Он не сумел добиться успеха ни в чём из того, что он пытался сделать.
Может, именно по этой причине он не сумел промолчать.
— Миры никогда не заканчиваются, вампир, — Фаустус буквально выплюнул эти слова. — Они всегда возвращаются, — он смотрел в белое как мел лицо Брика.
Его сердце гулко стучало в груди, пока животное наблюдало за ним, склонив голову набок. Фаустус чувствовал, как его грудь сдавило; воздух с трудом выходил из лёгких. Он смотрел на своего врага, на тварь, с которой он сражался с момента своего прибытия в этот мир; на врага всех врагов.
Он видел лишь животное.
Свирепое, хищное животное.
— Я вернусь, — яростно выпалил Фаустус. — Единственный Бог…
Но это всё, что он успел сказать.
Глава 2. Пробуждение
Он обвился вокруг меня, уткнувшись лицом в мою шею, прижимая меня к своему мускулистому телу. Я всё ещё лишь наполовину проснулась, когда он начал покрывать поцелуями мою шею, запустив ладонь под больничную сорочку, чтобы погладить мой живот.
Боль пронеслась по мне с такой силой, что я заёрзала на кровати.
Я распахнула глаза так, будто меня ткнули электрической дубинкой.
Я вспомнила, где нахожусь.
Я очнулась во вторник, а теперь был четверг.
Доктора попросили меня задержаться в больнице на несколько дней.
Они практически настаивали.
Что-то связанное с чрезвычайным обезвоживанием, несмотря на капельницы, и опасно низким содержанием железа в крови. У меня также не хватало кальция, витамина D и нескольких других элементов. Конечно, мой человеческий доктор всё равно действовал наугад, поскольку я вовсе не была человеком.
Мы с Блэком, наверное, могли настоять или даже полностью оспорить решение моего хирурга. Наверное, я могла выписаться в тот день, когда очнулась, буквально через считанные часы. Однако мы с Блэком посчитали, что пусть лучше доктора принимают решение.
Ключевым словом была нормализация.
Чем более нормальными и не представляющими угрозы мы, видящие, могли показаться в глазах обычных людей, тем лучше. Чем комфортнее они познакомятся с нашими физическими отличиями и анатомией, тем лучше. Чем больше мы вели себя как обычные пациенты, а не как высокомерные всезнайки и засранцы, тем лучше.
Мы решили остаться ещё на несколько дней.
Это заставило нас обоих немного поворчать, но, похоже, оно того стоило.
Теперь же, подумав обо всех дипломатических беседах, которые мне опять предстояло провести (предположительно после нашего с Блэком медового месяца), я поморщилась. Нам всё ещё предстояло урегулировать немало дерьма с людьми, если мы хотели вести здесь хоть относительно нормальную жизнь. То есть, жизнь, в которой человеческие армии не вели на нас активную охоту, и мы не застряли в какой-то подпольной лаборатории, где нас медленно будут препарировать и попытаются использовать в качестве оружия.